Издали разглядеть было трудно, однако Льву показалось, что внутри горы сияет еще одно солнце. И тотчас возникла мысль о том, что стоит лучам света коснуться детей, и вернуть их будет уже нельзя, потому что свет из тоннеля – это граница, и если дети пересекут ее, то переместятся в иной мир, недосягаемый для таких, как Лев. Это была не просто мысль – это было знание, бесконечно древнее, как сама Вселенная.
Лев не мог отпустить дочь в тот мир. Не мог потерять ее навсегда. Всем существом он метнулся к окну и подобно ветру вылетел наружу, радуясь тому, что сейчас у него нет тела, которое неминуемо разбилось бы о бетонный тротуар под окном. И хотя, будучи бесплотным духом, он не мог сдвинуть с места даже пылинку, зато был способен мгновенно перемещаться на огромные расстояния. Почти сразу же Лев оказался на мосту, но не перед детьми, чтобы преградить им дорогу к тоннелю, а позади, будто странный свет не позволил ему встать у них на пути, не пустил.
Дети продолжали удаляться от него. Белый сарафанчик Раи и полосатая рубашка Энвера надувались парусами за их спинами, будто настоящая одежда на обычных живых детях. Волосы дочери, собранные на макушке в два «хвостика», задорно подпрыгивали. На одном из них поблескивало лазурное пятнышко – заколка с пластмассовым дельфинчиком. С каждым прыжком дети становились все меньше: их силуэты съеживались на фоне сияющего светового пятна.
– Рая! – Крик, в который была вложена вся сила, выплеснулся из Льва подобно цунами и хлынул во все стороны, покатившись по облакам к далеким горным вершинам.
Обернулась ли она? Он не успел увидеть. Горячий ветер обжег его спину, подхватил и потянул куда-то назад. Лев закрыл глаза. Он не хотел снова смотреть на это: на ужасный черный тоннель, вход в который обрамлял частокол острых металлических лезвий. Не нужно было видеть, чтобы знать, что за спиной – жадная голодная тьма, заглатывающая его подобно гигантскому питону, в бездонной утробе которой что-то полыхает и мечется. Ненависть, рвущаяся из глубины, обжигала подобно языкам пламени, и Лев почувствовал, как все его существо скорчилось от ожогов. Запах гари одурял: несло жженой плотью, хотя никакой плоти там и в помине быть не могло. «Наверное, горящие в адском пекле души воняют точно так же», – подумал Лев и решился открыть глаза.
Вокруг была темнота, и в ней вырисовывались нечеткие очертания чего-то такого, чему Лев не мог подобрать названия, потому что никогда прежде не видел.
Вначале показалось, что он летит над черным морем под черным низким небом: внизу и вверху что-то клубилось и двигалось, напоминая тучи и волны. Иногда они соединялись между собой, переплетаясь, и в этом хаосе мелькали какие-то обрывки, похожие на кисти рук с растопыренными пальцами. Казалось, несметное количество людей тонуло в том море и пыталось схватиться за низко плывущие тучи и за чужие руки в безнадежной попытке спастись. Вся эта живая масса стремительно двигалась вперед и вниз под страшный чавкающий звук перемешивающегося теста – двигалась навстречу огненным всполохам, озаряющим черный горизонт вдали. Пламя вырывалось откуда-то снизу, как будто на дне этого живого моря скрывался действующий вулкан, жерло которого отражалось на поверхности рыжим мерцающим пятном. Туда затягивало всю окружающую массу, которая вращалась вокруг пятна, как комковатое жидкое тесто над воронкой.