Лев вдруг осознал себя частью этой массы, хотя и не заметил, когда успел погрузиться в нее. Он молил Бога только об одном: чтобы Рая не услышала его крика, иначе… Даже думать не хотелось о том, что дочь может оказаться здесь. Зачем он пытался остановить ее? О чем он думал? О ком?! (О себе, конечно, как и всегда). Рая не заслужила подобной участи! Ей и так не повезло с отцом. Из-за него у дочери не было нормального детства, не стало матери. И ведь Рая до сих пор не знает о ней ничего! Почему он так ничего ей не рассказал?! Потому, что струсил, как и всегда.
Лев корчился от жгучей боли, понимая, что обречен. Его влекло к центру воронки неумолимым течением, с которым он был уже не в силах бороться. Мучения все усиливались, и невозможно было представить, что станет с его истерзанным существом, когда он провалится в огненную прорву. Что ждет его там? Уж точно не смерть. Смерть, то есть небытие, стала бы сейчас чудесным избавлением, но смерти нет – теперь он это понял. Законы мироздания едины для всякой энергии: она никогда не исчезает бесследно, лишь меняется под воздействием различного рода. Душа, без сомнения, – некая энергия. Какое же воздействие увлекло его душу в эту сточную канаву? «Подобное притягивается к подобному. – Эта мысль ядовитым шипом уколола разум. – Не всякий убийца использует нож. Можно убить и словом, и делом. И… бездействием. Но почему так поздно? Почему раньше это не приходило мне в голову? Ну да, теперь-то что уж врать самому себе… Конечно, приходило… Стучалось, да только я не открывал. А ведь все могло быть по-другому. Увы!..»
А вокруг, куда ни глянь, шевелились человеческие конечности. Пальцы сжимались и разжимались, хватая пустоту. Иногда среди них мелькали черные округлости голов, кое-где выглядывали обезумевшие от ужаса лица с черными дырами раскрытых ртов и мутными, как у дохлых рыб, глазами. Лев подумал, что и у него тоже, наверное, сейчас такое лицо, корчащееся в гримасе мученика.
Видеть воронку было невыносимо: полыхавший в глубине огонь жег глаза. Лев отвел взгляд и посмотрел вверх, в клубящуюся над ним черноту. Бесформенные, будто искореженные и перекрученные жгутами, тучи наплывали друг на друга, а среди них двигалось что-то еще, бледное и трепещущее, маленькое, как птица. Оно металось из стороны в сторону, кружа над морем мучеников и плавно снижаясь. «Птица? – Лев уцепился взглядом за светлое пятнышко, боясь, что, если выпустит его из виду, то больше не найдет. – Разве птицы попадают в преисподнюю? Не может быть! Это какая-то ошибка».