Она воровато оглянулась на дверь, затем, покачивая бедрами, подошла к нему и просунула пальчик в прорезь между пуговицами рубашки. Коснулась ногтем кожи, однако от этой ласки Анваресу почему-то захотелось передёрнуться. Он аккуратно убрал её руку.
– Не могу. Извини. Да и тебе ведь надо готовиться к поездке.
Не в Ларисе дело, говорил себе. Просто после мерзкого выпада Аксёновой ему вообще не хотелось никого видеть. Не хотелось ни с кем разговаривать.
– Жаль, – разочарованно пробормотала Лариса, выходя вслед за ним из кабинета. Затем вздохнула: – Саш, я сегодня без машины. Может, хоть до остановки подкинешь?
Анварес кивнул, всё такой же хмурый и отстранённый.
Всю дорогу молчал, но подвёз Ларису к самому дому.
– Может, всё-таки зайдёшь? Поешь и езжай домой. Всё равно ведь уже здесь.
– Нет. Я поеду.
Лариса совсем сникла, и он вдруг устыдился. Она ведь не виновата, что ему в душу плюнула какая-то дура. Какое право он имеет так её огорчать?
– Прости, Лариса, – сказал он уже мягче. – Мне правда домой надо. Давай лучше я завтра за тобой заеду и провожу на вокзал? У тебя во сколько поезд?
– В четырнадцать сорок по местному времени.
– Ну всё, договорились. Я заеду за час до отправления.
– А может, ты тогда меня и встретишь через неделю?
– Встречу, если смогу.
Лариса всё равно ушла явно расстроенная, но сейчас он ничего не мог с собой поделать. Если бы пересилил себя, остался с ней – стало бы только хуже. Раздражение, которое худо-бедно держал в узде, непременно прорвалось бы, и тогда он обидел бы её ещё сильнее.
Но и дома Анварес места себе не находил. Не помог контрастный душ, не помог чай. Пробовал поработать, но сосредоточиться никак не получалось. В ушах так и стучали её слова: «А я скажу в деканате, что вы до меня домогаетесь».
Вот же маленькая дрянь! Никогда он не строил на её счёт иллюзий, но даже от неё такой низости не ожидал. Странно только то, что это его настолько выбило из колеи. Мало его, что ли, в жизни разочаровывали люди? Почему сейчас-то он никак не мог прийти в себя?
Анварес откупорил бутылку виски, оставшуюся ещё со дня рождения. Плеснул в бокал, выпил, почувствовав, как опалило горло. Но хоть бы чуть стало легче. Нет – как саднило в груди, так и продолжало саднить.
Это какой-то бред, безумие, наваждение, говорил себе. И от этого надо избавиться. Только вот как?
Ночь вновь сулила бессонницу. Сначала он ещё ворочался, пытаясь уснуть, но затем, плюнул – лёг на спину, заложил за голову руки, уставился немигающим взглядом в потолок.
Блики фонарей и тени сплетались в диковинные узоры и, если включить фантазию, в этих линиях, завитках и полукружьях можно было разглядеть всякие образы – прямо тест Роршаха. Но Анварес ничего не видел. В его голове были свои образы, и они не давали покоя.