Подошел Шефер. Он принимал участие в нашей контратаке, и на загоревшем его лице еще не изгладилось возбуждение недавнего боя. Штабные офицеры, которые в этот день превратились в рядовых, наперебой вспоминали эпизоды рукопашной схватки.
— Никогда не думал, что врагом можно защититься, — рассказывал один из бойцов, капитан, рассматривая немецкий автомат. — Набросились на меня во ржи сразу двое. Одного я успел подстрелить, а другой, автоматчик, пытается меня прикончить. На мое счастье, раненый ухватился за бок, зажал рану и качается между нами, не падает. Я ухватил его сзади за китель, поддерживаю его, надвигаю на автоматчика. Тот старается изловчиться, прыгает из стороны в сторону, а рожь цепляется за ноги, мешает ему. Мне удалось пододвинуть раненого вплотную к автоматчику, толкнуть на автомат и разрядить остаток своей обоймы… Раненого и автомат я прихватил с собой.
Пленному перевязывали рану. Я пытался с ним заговорить.
— Ничего я вам не скажу, — ответил он, стараясь сохранить бодрость и наглость. — Могу только предложить вам сдаться, капитулировать, пока не поздно…
Мы отправили немца в штаб.
— Неужели и теперь немцы не отрезвеют? — спросил майор, обращаясь к Шеферу.
— Вряд ли. Опьянение их такого рода, что они очухаются лишь тогда, когда очутятся на самом дне пропасти. Это ведь не первый урок, да и не такие уроки бывали, а они одно твердят — «победа».
— А здорово все-таки мы их поколотили!
Не прошло и двух часов, как бой разгорелся с новой силой. Вначале опушку леса обработала авиация врага, потом артиллерия и минометы, затем опять двинулись на наши позиции цепи автоматчиков. Мы отбили и этот удар, но дальше лощины не пошли.
С незначительными промежутками бой продолжался до 7 часов вечера. Раза три пытались атаковать нас танки и бронемашины, но холм, который они никак не могли миновать, стал для них могильным курганом. Задача была выполнена, штаб армии получил возможность передислоцироваться. В 9 часов вечера нас сменил подошедший батальон.
В итоге боя в моем отделении недосчитывалось четырех офицеров, в том числе одного моего инструктора-переводчика.
Только в машине, когда штабная колонна передвигалась на новое место, я вспомнил, что хочу пить и есть. Шефер — я ехал с ним в его «эмке» — уже все приготовил.
— Привыкаешь? — спросил Шефер.
— Уже привык… Другой жизнью как будто и не жил. И Москва — точно ее выдумали… — ответил я.
И я говорил правду. Чем дальше, тем больше захватывали меня события и втягивали в совершенно новую жизнь, коренным образом отличавшуюся от той, которой я жил раньше.