Я спрашивал прямо: знает ли он, где здесь находятся партизаны?
— Нет, здесь ничего не слыхать. Разве только за рекой. Там, сказывают, они водились.
Я пошел вдоль улицы. Дома, погруженные в снег, стояли молчаливыми, нелюдимыми, точно все живое, испугавшись, попряталось. Мне хотелось увидеть что-нибудь, свидетельствующее о присутствии партизан, но, сколько я ни осматривался по сторонам, ничего обнаружить не мог и лишь, навлек на себя подозрение. Проходившая мимо молодая высокая женщина строго спросила:
— Вам что нужно?
— Это Уручье? — задал я вопрос.
— Да, а в чем дело?
— Десна далеко?
— Вон там за горой, — показала она вправо по улице, — с километр будет.
— И лес там?
— Там и лес, — сказала она и посмотрела на меня внимательно. — А что вы в том лесу забыли?
Вокруг нас стали собираться люди. Старуха в черном шерстяном платке спросила женщину, с которой я вел переговоры:
— Уж не знакомый ли тебе попался, Шура? Что ты с ним так любезничаешь?
— По дрова человек в лес идет, да дороги не знает, — с иронией ответила Шура и пошла вдоль улицы.
Чувствовалось, что деревенский народ что-то скрывает, и я, сам не зная почему, направился вслед за женщиной. Она точно почувствовала это, оглянулась и ускорила шаги, но я продолжал «преследование» и, что называется, на ее «плечах» ворвался в дом, в который она вошла. Женщина никому ничего не успела сказать, и заметно оробела. В доме была еще одна молодая женщина, такая же высокая и стройная, как и первая. Она суетилась у печки.
— Не сможете ли вы накормить меня обедом? — спросил я.
Опершись на ухват и не спуская с меня глаз, хозяйка громко заговорила:
— Николай, тут прохожий старичок — есть просит. Дать, что ли?
Открылась дверь, и из другой комнаты показалась беловолосая голова мужчины.
— Покорми, — сказал мужчина, — да ты проходи сюда, дед, вместе пообедаем, — пригласил он меня.
Я поставил в угол палку, повесил на гвоздь шапку и, не раздеваясь, прошел в другую комнату. Здесь за столом сидел еще один человек.
Оба мужчины были одинакового роста и, пожалуй, одних лет, немногим больше тридцати. Они отличались друг от друга только цветом волос и комплекцией. У одного волосы были светлые, точно вымазанные сметаной, и был он худощав и худолиц, а второй, полнолицый, полнотелый, был, что называется, жгучим брюнетом. Тот, что пригласил меня, Николай, сел за стол, а брюнет, не удостоив меня взглядом, продолжал заниматься своим делом. Он сквозь сито процеживал какую-то жидкость. По приторному запаху и по лепесточкам хмеля, похожим на обваренных тараканов, не трудно было догадаться, что жидкость представляет собою что-то вроде дрожжей или опары для приготовления самогона, и меня немножко покоробило. «Уж не «молодчики» ли тут собрались», — подумал я. «Молодчиками» я называл в память хлопцев «майора» людей, разложившихся, занимающихся мародерством.