Получив флакон, мужчины в сером, заполнившие просторный кабинет с огромными окнами, не произнесли ни слова. Давненько они не видели на сургуче оттиска сирены с короной на пышных волосах. Когда Аслан в последний раз давал о себе знать? Три года назад? Шесть лет? Один из мужчин молча пожал плечами, показывая, что ему известно не больше, чем остальным.
“К телефону он не подходит, – с ноткой обиды в голосе добавил второй, – приходится общаться по почте”. Седовласый мужчина сломал сургучную печать, усыпавшую осколками стеклянный стол, и открыл коробку. В ней на бархатной подкладке лежал запечатанный сургучом флакон. Ни этикетки, ни листка с формулой, ни записки. Седой мужчина взял стальной нож для разрезания бумаги с эмблемой знаменитой фирмы и постучал по горлышку флакона. К сургучной крошке на столе добавилась новая порция. Он начал открывать флакон, и все сгрудились вокруг него.
Он закрыл глаза. Потом, повинуясь смутному порыву, протянул флакон окружившим его пяти мужчинам и трем женщинам, которые жадно раздули ноздри. В течение целой минуты никто не проронил ни звука. Затем все дружно переглянулись. Напряжение в комнате достигло мощи в 12 тысяч вольт, не меньше. “Позвоните ему! – тихо сказал седой и добавил: – Срочно! Пока он не предложил это “Шанель” или “Ив Сен-Лорану”. Затем перевел взгляд на освещенный солнцем флакон и улыбнулся грустной улыбкой делового человека, вынужденного мириться с капризами всяких там художников. Подумать только, они вложат в эти духи – в производство и дизайн флакона – миллионы франков, они приведут в действие мощнейшие финансовые и промышленные механизмы, они изменят соотношение сил на бирже, и произойдет это только потому, что одного-единственного человека осенила какая-то идея. Еще вчера вечером не было ничего, а утром проснулся – и вот она, идея. Во всем этом было что-то необъяснимое, непонятное, уму непостижимое… Мистика!
Официант в белом фартуке вел их вдоль выстроившихся рядами столиков, за которыми сидели парочки, семьи с детьми и туристы; они улыбались или кивали друг другу, ни на миг не прекращая жевать. Алан заметил блюда с дарами моря, тарелки с антрекотами и паровым картофелем или говяжьей вырезкой под соусом беарнез. Несколько дней назад, подписав контракт на новые духи, Пьер решил пригласить жену и сына на ужин в ресторан. В дверях метрдотель – мужчина с ежиком седых волос – спросил, заказан ли у них стол, и долго искал имя Аслана в своем списке. “Сейчас вас проводят к столику”, – сказал он наконец и дернул подбородком в сторону моментально подскочившего официанта. За столиком они развернули меню в обложке из красного кожзаменителя и погрузились в чтение. Середину первой страницы занимало выполненное каллиграфическим почерком описание “Королевского блюда даров моря” (на три персоны): устрицы; краб; венерки; янтины; лангустины; морские улитки; пильчатые креветки; морские петушки; морские ежи; литторины. Аслан открыл карту вин и стал искать шевалье-монраше. С лица сомелье сошло слегка снисходительное выражение, свойственное представителям его профессии, и он раздвинул губы в улыбке: “Прекрасный выбор, месье”. Несколько минут спустя он вернулся с бутылкой и штопором и совершил обряд открывания, не забыв поднести к носу пробку. Аслан сделал глоток и одобрительно кивнул. Сомелье ответил ему таким же кивком, наполнил бокалы и удалился. Аслан заметил, что некоторые посетители посматривают в сторону их столика. Наверняка меломаны, узнавшие Эстер, подумал он.