Впрочем, объяснение того, что случилось нынче вечером, не сводилось к убогой кухне де Вонуа. “Это хуже, чем преступление, сир, это ошибка”, – сказал Антуан Булэ де ла Мёрт Наполеону, узнав о казни в Венсенском лесу герцога Энгиенского. Бернар Лавальер никого не приговаривал к казни, но ошибка, которую он допустил за ужином, оказала эффект ничуть не меньший, чем выстрел из ружья в упор.
Все началось с паршивого шампанского – по одному бокалу – и поданных к аперитиву сухариков, купленных хозяйкой в старинной бакалее “Феликс Потен”, о чем было несколько раз сообщено гостям. Каждый очередной дверной звонок она встречала восклицаниями: “А вот и они! Ну, заходите, заходите!” или “Ну наконец-то! Мы уж вас заждались!” Эти излишне театральные реплики Мари-Лора де Вонуа ухитрялась произносить особенно фальшивым тоном: можно было подумать, что присутствие за дверью приглашенного гостя – редкостная удача, событие, вероятность которого стремится к нулю. Дамы снимали в передней пелерины, оставляли свои сумочки и заходили в гостиную, где вновь прибывшие мужчины пожимали остальным руки, горько сетуя на время, потраченное на поиск места для парковки. Пришедшие раньше встречали эти откровения обреченными, но мужественными вздохами.
Еще по пути к де Вонуа Бернар с испугом думал о том, что их опять будут потчевать курицей с абрикосами. После закуски – огурцов со сметаной – молоденькая испанка, прислуживавшая за столом, принесла большое серебряное блюдо. На нем возлежало нечто куриноподобное под коричневатым соусом в окружении ссохшихся урючин. Бернар взял себе кусочек грудки – та оказалась настолько сухой, что буквально не лезла в горло. К счастью, бутылка вина стояла совсем близко. Простейший трюк – время от времени предлагать вина соседям и, пользуясь предлогом, щедро подливать себе в бокал. Разговор вертелся вокруг театра, кино и концертов.
“А мы вчера вечером ужинали в ресторане, и за соседним столом сидела Эстер Кервиц”, – заявила Шарлотта Лавальер, уверенная, что ее слова произведут оглушительный эффект. Выслушав восхищенные ахи и охи, она поведала, что вчера вечером в компании с еще одной супружеской парой посетила отличный ресторан и там, прямо через стол или два, видела знаменитую пианистку. Та была с мужем и сыном. Мари-Франс Шатанье не скрывала зависти: везет же некоторым. Потом она вспомнила, что три года назад была на концерте Эстер Кервиц в зале “Плейель”. Ее муж скривился и промолвил, что лично он предпочитает Рубинштейна.
– Но Рубинштейн не играет Баха! – возразила ему Мари-Лоранс де Рошфор. Жан-Патрик Ле-Босье произнес имя Гленна Гульда. Полковник Ларнье заметил, что все выдающиеся музыканты – евреи. Жерар Пероно, в свою очередь, сказал, что считает Эстер Кервиц необычайно красивой женщиной, чем заслужил гневный взгляд супруги, после чего разговор перекинулся на проблемы воспитания. Пошли истории про выходные в лагерях скаутов, проблемы с ношением шейного крестика и планы паломничества в Сен-Жак-де-Компостель. Все дружно расхваливали отца Гумберта за его теплый подход к детям – “святой человек”, было вынесено единодушное мнение. (Никто из них не догадывался, что через шестнадцать лет “святой человек” будет арестован полицией, а во время обыска на жестком диске его компьютера обнаружится 87 тысяч педофильских фотографий.)