Стягиваю полотенце и бросаю его на скамейку.
Тот останавливается позади, дыша мне в затылок и нарушая все социальные, бл*ть, нормы. Понизив голос, начинает меня отчитывать на омерзительно исковерканном русском языке. К чему эти потуги? Мы тут все свободно по-английски говорим. Полиголот хренов. В этом есть один плюс, даже я понимаю его по наитию, что говорить об остальной команде, которая, выражаясь политкорректно, многонациональная.
— Мы опять вернулись в начало? — каркает Гибсон над моим плечом.
Молчу, роясь в своей сумке. Мне особо нечего возразить.
Я даже спокойно и собранно принимаю плети.
— Я не буду много говорить… — продолжает он из-за моего плеча.
— Слава Богу… — в полголоса бормочу себе под нос, ища свои трусы.
— Ещё раз такое сделаешь, сядешь на скамью, — нелепо картавя и булькая, угрожает Гибсон.
Натягиваю трусы и разворачиваюсь к нему, кладя руки на бёдра. Он принимает аналогичную позу. Между нами расстояние в пару сантиметров, и это меня нервирует. Это моё, бл*ть, личное пространство.
Все заткнулись и прячут глазки.
Мы с ним почти одного роста, но я на три см выше и на двадцать килограмм тяжелее.
Мы с Гибсоном не сошлись ещё с моей первой игры в этом сезоне.
Моя позиция в ЦСКА первый номер — разыгрывающий защитник.
Я всю жизнь на этой позиции.
В Америке я тоже был разыгрывающим, но по факту всегда играл как второй номер — атакующий защитник. Я хотел остаться в этом амплуа и в ЦСКА, потому что это просто мой, сука, новый талант, который раскрылся ещё в универе, но никогда не культивировался. До тех пор, пока я не попал в Калифорнийских Медведей, где мне дали полную свободу действий.
Но Гибсон подрезал мне крылья.
По его мнению, я слишком малорослый для атакующего. Может и так, но я быстрее и в десять, бл*ть, раз манёвреннее. И меня ещё не сдержала ни одна защита, если бы он только позволил мне играть, как я хочу.
Сегодня я самовольно ушёл в атаку. Я такого не делал с первой игры сезона. Не знаю, что на меня нашло. Просто меня всё зае*ало, вот что. Плюс, два моих мяча прикрыли наши жопы сегодня. Но этот формалист готов матч слить, лишь бы все сидели на своих места, иначе пи*ц! Анархия, бл*ть!
Скорее всего прав он, а не я. Но, что-то со мной творится.
— Я всё понял, — говорю Гибсону спокойно, что не даёт нам с ним никаких гарантий на оставшиеся три игры.
— Сядешь. На. Скамью. — Повторяет он, свирепея.
— Как скажете, — отвечаю спокойно.
Что ещё я могу сказать? Я совершенно точно не сожалею и совершенно точно ничего не обещаю. Мне нужно разобраться в себе. Чем выше у человека интеллектуальный уровень, тем хуже он работает по принуждению.