Он изнасиловал меня на собственной свадьбе! При другом мужчине, который снимал преступление на камеру! Я обязана ненавидеть обоих до самой смерти. Я хваталась за эти мысли, как за соломинку, не позволяя себя раствориться в уюте и заботе, которыми окружил меня Алексей.
Он притворяется! Ведь притворяется же?!
И сейчас, шагая за ним по сугробам, я вспоминала самый ужасный день в моей жизни, чтобы убить на корню заманчивую мысль ухватиться за руку мужчины. Пусть пробираться всё сложнее, но я не попрошу о помощи того, кто…
— Устала?
Я опёрлась о протянутую руку и только потом поняла, что снова проиграла самой себе. Даже понимание того, что симпатия к этому человеку не более, чем защита сознания, не спасало меня от желания ощутить себя в крепких объятиях и насладиться чувством иллюзорной безопасности. Теплоте его тела, силе мышц.
— Устала, — солгала я, чтобы оправдаться перед собой, и уточнила: — Нам ещё долго идти?
— Несколько минут, — Лютый слегка сжал пальцы на моем локте, глянул на меня мельком и снова отвернулся. — Если тяжело, я могу взять тебя на руки, дальше больше снега будет.
— Нет! — испугалась я и, спрятав за спину руку, которой машинально обмахнулась, будто мне жарко, быстро опустила глаза.
Но спустя еще несколько шагов по сугробу, почувствовала, как снег, проникнув в сапожок, леденит талой водой щиколотки, остановилась. Предложила осторожно:
— Может, вернёмся за лыжами?
Лютый вдруг засмеялся, широко так и искренне, запрокинув голову, будто пытался смехом сбить снежные шапки с деревьев, а потом отодвинул густые ветви ели и показал вперед.
— А сани подойдут?
Два вороных коня стояли в сверкающей металлом и деревом упряжке, чесали копытами лед проселочной дороги и фыркали, распуская вокруг себя облака пара.
Я ахнула. Забыв про снег, про усталость, про смущение, пошла по сугробам к жеребцам. Едва не плача, протянула руку и, когда один из молодых коней доверчиво ткнулся мне в варежку мордой, всхлипнула:
— Какие красавцы… — развернулась к Лютому: — Откуда они?! Такие чудесные.
Вновь повернулась к жеребцам и, стянув варежки, погладила по лоснящейся шерсти:
— Такие доверчивые. И добрые. И ласковые… Ай! — Со смехом отодвинулась, когда любопытный конь сунул мокрый холодный нос мне за воротник: — У меня ничего нет! Я же не знала…
Обернулась. Лютый протягивал мне морковку и сдержанно улыбался, смотрел странно, не пугающе, но у меня мурашки шли по всему телу. Я взяла из его протянутой руки овощ и пробормотала:
— Спасибо…
С трудом пересилила желание броситься на шею Лёше. Вот это сюрприз! Я понятия не имею, откуда эти замечательные жеребцы, но, когда кормила их с рук, улыбалась и глотала слёзы.