— Выглядите великолепно! — вырывая меня из раздумий, польстила девушка в стильном платье.
Она белозубо улыбалась, но слегка расширенные глаза и подрагивающие губы выдавали нервозность. Уверена, визажист сейчас хотел бы оказаться как можно дальше отсюда… От Чеха. Я едва устояла на ногах, когда увидела приготовления, но одновременно испытала огромное облегчение. Свадьба означало одно — скоро мне позволят переступить порог моего дома.
Чеху нужны деньги моего отца? Пусть подавится ими! Зато отстанет от нас, оставит в покое. Одно то, что я больше никогда не увижу его мерзкую рожу стоило миллионов.
Девушка-стилист, приподняв длинный шлейф, помогла мне выйти из комнаты и спуститься вниз. В воздухе витал дух шампанского, холл был полон мужчин в строгих костюмах. Вот только это вовсе не гости, что было ясно по слегка отопыривающимся в районе подмышки пиджакам и острым холодным взглядам.
Ко мне поспешила Мария и, подхватив под локоть, горячо зашептала:
— Лина, я вызвала полицию, и…
Я рассмеялась. Зло, безудержно. Да, удержаться не удалось. Впрочем, зачем мне делать вид, что я не знаю, кто эти “гости”? Уголки губ опустились, когда я тихо процедила:
— В доме полиции и так больше, чем хотелось бы.
Двери в гостевую комнату распахнулись, и навстречу нам вышел сам Чех. Светясь довольной улыбкой, он уточнил:
— Я слышал смех. Невеста счастлива?
— Безумно, — холодно ответила я.
Проигнорировав протянутую ладонь Чеха, я, опираясь на руку Марии, осторожно двинулась неудобном платье по ковровой дорожке. Раздалась живая музыка, и вальс Мендельсона резанул по сердцу будто мечом. К глазам подступили слёзы, я начала задыхаться.
Ох, рано я решила, что готова встретиться лицом к лицу со своим главным кошмаром! Страшный день, наложивший несмываемый отпечаток на моей душе, вернулся, паника сжала за горло. Казалось, если я увижу Лютого, то упаду без чувств.
Пялясь в пол, я с трудом делала шаг за шагом и, проклиная Чеха, судорожно вдыхала, ощущая дурноту. Вся эта дурацкая церемония — его изощрённая пытка. Этот садист мог бы позволить нам просто расписаться, но нет — потребовалось… это.
Дорожка к месту, у которого я из-под опущенных ресниц видела три тёмные фигуры, казалось рекой Стикс. И я, переплывая её, понимала, что пути обратно нет и не будет. А стоит мне поднять глаза и столкнуться взглядом со своим прошлым, я сломаюсь.
Но и не сделать этого я не могла. Я должна играть. Ради малыша обязана быть сильной. Пережить это, чтобы идти дальше. Переступить через боль душевную сегодня, физическую через несколько месяцев, чтобы дать жизнь маленькому человечку, сердечко которого уже бьётся. И он даже слышал, как Лютый ему сказал «Папа любит тебя».