Выслушав историю о том, как "Лешенька" притащил эту собаку в дом, переломанную и едва живую, выхаживал ее, не особо верила, что псину сбила машина. Мне скорее представлялось, что парень сам издевался над животным, а добить рука не поднялась. Как со мной.
— Можно мне позвонить по вашему телефону? — как можно спокойнее спросила я. Пора сообщить отцу, где я. — Мой разбился… во время нападения.
— Конечно, — с сочувствием кивнула Мария и передала мне старый тяжёлый альбом. — Сейчас принесу.
В ожидании я с безразличием полистала страницы, когда из альбома выпала фотокарточка по виду явно не такая старая, как другие.
— Нужно время, Чех, — я в который раз прочесал туфлями ковер в спальне, остановился возле кровати и уставился на фото в рамке.
Мила всегда улыбалась, веселила, даже когда мне казалось, что нечему, она находила нужные слова и доводила до колик от хохота своими шутками. Я ее обожал. Боготворил. Любил так, что готов был луну достать.
Убить за нее готов был. Разорвать любого, кто руку поднимет, кто только посмотрит косо.
Она сводила меня с ума. И я сошел. Без нее стало еще хуже.
— Лютый, ты не соскочишь с обещанного мне слова, ты это понимаешь? — язвительно сказал в трубку Чех. Я услышал на фоне какой-то скрип, наверняка он тер своим любимым ножом по столу.
Сдержав гнев, я прикрыл глаза и сжал корпус телефона.
— Дай несколько месяцев, иначе мы проколемся. Она смотрит на меня, как на бешеного волка, после случившегося. Я ее чуть не убил, я ее…
— Выебал, — помог Чех. Добрый аж тошно. — Это я помню.
— Нужно время, — я глубоко вдохнул, пропустил мимо ушей укол и добавил: — Для дрессировки девки. Иначе никто не поверит, что мы настоящие жених и невеста. Папанька просто не пустит меня на порог дома. Нужно время, Чех!
— Желаешь испробовать ее поглубже? — хмыкнул он. — Месяц, не больше.
— Два, — вставил я без надежды.
— Ни днем больше, — вдруг согласился урод и затих, будто что-то еще обдумывал.
Ненавижу зависеть от кого-то, но приходилось — он меня с того света вытащил, дал хлеб и воду, когда я нуждался, а когда был морально раздавлен, плечо подставил. Почти по-отцовски, хотя и по-своему — расслабляться он никогда не позволял, выматывал меня занятиями, едва я поднялся с больничной койки и вбивал в голову, что единственный мой путь в будущее — месть. И я поверил. Это единственная ниточка, что позволяла мне хоть как-то ощущать жизнь, за нее я и держался.
Чех будто веселился, продолжая:
— После Нового года у меня на столе должен лежать твой паспорт со штампом, а жена быть послушной и дрессированной. Чтобы никто не заподозрил, ты уж постарайся — оттрахай так, чтобы она тебя… боготворила. Все, иди к своей собачке, Лютый! Или сыночка увидишь лишь раз, — мерзко прыснул ядом, — перед смертью.