— Ты!
Анархист приблизился почти вплотную. От него пахло деньгами и властью. Трупами и насилием.
— Ты, сопля зеленая… За Эмина не отвечай. Он мне верен. Предан как собака. Твоя проблема в том, что отдалась ему. Разницы особой нет, будешь ты за Басмановым замужем или за Эмином. В любом случае жизнь сказкой не покажется. Обещаю, Диана, — цедит он.
Валера усаживает меня в машину. Меня трясет, он едва справляется.
— Госпожа Шах, это вы зря.
Валера замолкает. Рядом орет Анархист. Пугающе кричит. Бьет кулаком в багажник. Телефоном бьет, звонит кому-то.
— Вот сукин сын! Все карты переиграл! Эльдар, здравствуй. Брат, тут такое дело…
***
— Мама!
Не узнаю свой крик. Хриплый, безжизненный и в то же время горящий надеждой.
Женщина с красивыми рыжими волосами стояла у окна, когда дверь открылась. Меня мягко втолкнули в комнату и снова заперли. В этом доме я провела ночь и день, но Эмина все не было.
На мой крик она обернулась, и впервые за долгое время я увидела родные голубые глаза.
Мама словно призрак увидела. Ту, которую похоронила давно. Я сама подошла, а она продолжала стоять, как вкопанная. И океан скопился в ее глазах.
Подонок увозил меня в Москву, но еще не сказал маме, что я жива. Она давно похоронила меня.
— Я уже не мечтала… услышать твой голос. Диана! Детка…
Она заплакала. Нет, зарыдала. И сильно прижала меня к себе, едва я ее обняла. Мама запоздало кинулась ко мне. Не сразу поняла, что я уже рядом.
Казалось, что за окном уже стемнело. Эмина не было всего меньше суток, а столько всего произошло…
Мы стояли с мамой, пока голос за спиной не нарушил идиллию.
— Анна.
Тело мамы буквально окаменело в моих руках.
Она оторвалась от меня. Ее заплаканные глаза устремились на Анархиста.
— Приведи дочь в порядок. Через несколько дней возвращается Эмин.
— Хорошо… — пролепетала мама.
— Видишь, она жива. Я планировал удачно выдать ее замуж, но она сама решила свою судьбу. Возможно, это к лучшему. Останется в Волгограде. Рядом.
Анархист чего-то ждал. Я застыла, уткнувшись маме в шею. Ее тело было напряжено до предела.
— Спасибо, Булат. Ты очень добр с нами.
Что, мама?
— Надеюсь, я заслужил твоей любви, Анна.
Дверь шумно запирается на ключ. Ушел.
Я дышу коротко и тяжело. Эта речь — бред сумасшедшего. Так страшно мне не было даже рядом с Эмином.
— Я наберу тебе ванную, детка, — мама вытерла нескончаемые слезы, — горячую, с пеной. Как ты любишь.
— Я замерзла.
Обхватываю себя руками. Мамина покорность говорит о ее сломленности. Что он делал с ней?
Ее комната была похожа на царскую. Точно золотая клетка. И ванная большая… лишь придавала горечи. Я приглушила свет и только после этого начала стягивать с себя пижаму.