Пока она занималась стиркой, на востоке, почти на границе леса и моря торжественно взошло солнце. Его любопытные лучи пробежались по пляжу, на белом песке которого быстро подсыхали бурые пятна, уже вызвавшие гастрономический интерес мелкой лесной живности и жадных крабов. День обещал быть жарким.
Немного в стороне Лаатая приметила вывороченное с корнями дерево и решила перетащить Энаифа под его гостеприимную тень. Она опять подхватила на удивление тяжёлое тело раненного парня и потянула. Кое-как устроив его под раскидистыми корнями, девушка вернулась, чтобы собрать их вещи, беспорядочно валяющиеся на берегу. Впопыхах завязанная скатерть с остатками вчерашнего ужина, узкий меч, который Энаиф до последнего сжимал в руке. Не засыхающей кровавой каплей блеснул в лучах утреннего солнца рубин, с помощью которого они перенеслись сюда с места побоища. Быстро собрав вещи, она вернулась к юноше, заснувшему неспокойным сном.
– Мама, пить, – услышала через какоето время Лаатая.
Она спешно нашла так удачно прихваченную бутыль, зубами вытянула из неё пробку и поднесла горлышко к сухим губам Энаифа. Немного розовых капель пролилось в приоткрытый рот, парень встрепенулся, протянул руку к сосуду и сделал несколько жадных глотков, после чего с трудом приоткрыл глаза.
– Лаат, – произнёс он, – куда нас перенесло?
– К какому-то тёплому морю, – с готовностью ответила девушка.
– Море… – некоторое время спустя задумчиво повторил он, – ну что ж, не Конэрис, как я надеялся, но могло быть намного хуже.
– Что может быть хуже, Энаиф? – расстроенно спросила Лаатая.
– Нас могло выкинуть просто в море, на вершину тех неприступных гор, – и юноша кивнул на угрожающие снежные пики на западе. – Мы могли оказаться в одном из мёртвых городов пустыни… продолжать можно бесконечно. А ещё мы могли просто не успеть. Неизвестно, чем закончился тот бой на поляне.
– Нас могли убить? – подавленно поинтересовалась девушка.
– Меня – да, – ответил Энаиф и огляделся вокруг. Его взгляд зацепился за повязку на его груди. – Женщина! Как ты посмела обмотать меня этой женской тряпкой?! – и он принялся с отвращением сдирать повязку со своей груди.
Лаатая со слезами на глазах наблюдала, как открывается рана, и едва остановившаяся кровь опять заливает грудь гордого юнца. Он и так не может подняться от слабости, от дальнейшей потери крови мальчишка просто умрёт. Умрёт. На этом можно сыграть. Не хватало ещё, чтобы ребёнок, на несколько лет младше её самой, помыкал ею.
– Энаиф! – как можно строже произнесла она. – Вспомни, в чём заключается твой основной долг сейчас!