— И пойду. Заночую в деревне вон там — кивок в сторону Печор — а потом дойду до Пскова и скажу, как вы все впустую сгинули из-за…
— Иди! — я повысил голос и оскалился.
Двое монастырских дернулись было в его сторону, но уперлись в тяжелый, исподлобья взгляд тощего Еремы и остановились.
Мужик махнул рукой, развернулся и сделал пару шагов прочь. Но решил все-таки оставить последнее слово за собой:
— Но я тебе это еще припомню!
Да-да, конечно. Он не хочет уходить один. Солдаты по одному не ходят. А чего он хочет — так это продолжить беседу и довести конфликт до логического завершения. Чтобы, значит, самому было понятно как встречать завтрашний день.
— Иди! Запомнит он, ишь ты. Памятник!
Тот дернулся, повернулся спиной и сделал несколько шагов в сторону копощащегося в снегу Степана.
Я спокойно взял из рук Никиты мушкет — мой-то остался в санях. Без присмотра — мелькнула истеричная мысль. За такое отношение к оружию надо палок всыпать! Спокойно приложил приклад никитиного мушкета к плечу и щелкнул курком на полувзвод.
Дерзкий остановился. Я потянул курок дальше, на боевой взвод. Толпа мужиков у костра вдруг заволновалась, зашепталась. Никита побледнел и отшатнулся от меня.
— Болтать команды не было! — взвился в морозный воздух яростный крик Еремы. Щелкнул кнут и вчерашние ланд-милиционеры, ненужные монастырю забияки и хулиганы вдруг на мгновенье стали толпой растерявшихся крестьян.
Мужик плавно обернулся. Глаза его смотрели прямо в ствол мушкета. Шепот Никиты «ты шутишь?» и такой же тихий шепот Еремы «этот может и пальнуть, я его в бою видел».
Пауза в несколько стуков сердца. Только отблески костра пляшут в его глазах.
Памятник медленно наклонил голову на малую долю кивка. Тихо прошептал:
— Виноват, господин капрал. Больше не повторится.
Я аккуратно подвинул курок, снимая его с боевого взвода. Дернул щекой, стряхивая с лица какой-то прилипший ко рту хищный оскал. Блин, кажется, на щеке слюна замерзла. Весь образ испортила, гадина.
— Раздели своих людей на семерки, Памятник. Утром познакомлю тебя и всех твоих с новым домом. Слышишь? Всех.
Отдаю мушкет Никите. Привал окончен, пора ехать.
* * *
Ланд-милиционеров тесно, в обнимку, рассадили в первые и последние сани. Средние, те, что с сундуками, остались для меня и моих бойцов. На передних санях рядом с возницей уселся Никита. А на последних из наших — никого. Сбегут мужички — да и пес с ними, пусть бегут.
Карпыч и другие возницы придумал что-то вроде жаровни с нагретыми в костре камнями. Ее поставили в самый центр и плотно обложили телами монастырских. Сверху мужиков закидали всем что есть — рогожа, мешки, мой тулуп, запасной драный армяк, который любящий уют Рожин использовал себе как подстилку. Вроде нормально. Полозья смазаны, костер тушить не будем. Некогда, да и незачем.