Ефим, глядя на мою смурную рожу, старался поддержать, искал нужные слова…
— Вот теперь ты начальный человек, крестник. Научись с этим жить. На все воля Божья.
И от всех такое — на все, мол, воля Божья. Эх, знали бы вы, чья это воля на самом деле… Тоскливо, братцы.
А им чего? Они здесь все фаталисты. Сказал — на все воля Божья — перекрестился, и все стало как раньше. Будто и не было никогда человека, а его место в строю занял солдат из десятой роты.
Хотя… Все-таки после той ночи что-то поменялось. Люди перестали относиться к караульной службе как к пустой формальности. И если еще неделю назад заступающие в караул в первую очередь пудрили парики, делали их белоснежными и нарядными, то теперь сначала проверяют мушкеты. А капралы и ундер-офицеры постоянно обходят рундом пары постовых и раз за разом заставляют солдат повторять статьи воинского артикула.
Днем порутчик Нироннен осмотрел тот барак для строителей, где мы устроили погром и обнаружил среди батраков двоих беглых солдат. Прибывший в город вместе со штабом полка секунд-майор Стродс тут же записал их в полк и зачислил в десятую роту, где на марше случились наибольшие санитарные потери. О том, чтобы вернуть этих солдат в Нарвский полк, откуда они бежали, никто даже и не подумал.
Вот так вот. Пройдя всего лишь сотню верст, полк уже недосчитался нескольких нижних чинов. И если у нас солдат погиб в бою, на боевом посту, во время схватки с бандитами, то в десятой и восьмой ротах людей свалила простуда. Троих — насмерть, еще где-то десяток оставили в придорожных деревнях на излечение.
Семен Петрович все это время носился по делам капральства как ужаленный. И подменял меня у постели Никиты, когда надо было на службу, и еду готовил на обе артели, и новичкам помогал усердно и вдумчиво, а не тяп-ляп как раньше… Выслуживался как мог, в общем.
— Жора, Христом Богом тебя молю, не посылай в нестроевые! — сказал он мне наутро после тех событий.
Так-то я подумывал не о том, чтобы в нестроевые списать, а о том, чтобы пропустить его через строй. Написать Нироннену все честь по чести, на бумаге да с подписью… Правда, тогда влетело бы не только ему. И ко мне были бы вопросы — где я шлялся, мол. И к Ефиму, как к начальнику караула, который людей инструктировал, проверял и расставлял.
У Семена Петровича мушкет был вообще не заряжен. Я когда осмотрел его — ахнул. Снаружи-то все красивое, начищенное, блестит. А винт, на котором полка двигается — заржавел напрочь. И ствол грязный, и затравочное отверстие ржой заросло. Такое ощущение, будто этот мушкет не то что не чистили, а будто с него и вовсе не стреляли много лет. Вот мне еще одна наука на будущее. То, что солдат старый и опытный, тридцать лет в строю — это совсем не значит, что его не надо проверять и инструктировать.