Чем его заставила рассмеяться. И это показалось ей настолько чудесным! Весь этот мужчина таким удивительным! Не удержалась, сама потянулась к губам Захара, слизывая его смех, впитывая тот своим телом. Почему-то показалось, что ничего ценнее в ее жизни не было, ничего дороже и важнее этих моментов!
Так и уснула, все вглядываясь в лицо Захара, оплетенная его телом, охваченная руками. И хоть гроза продолжала далеко в горах бушевать, чувствовала себя удивительно тепло, спокойно и надежно. И счастливо настолько, что просто не знала, как такое счастье словами передать!
А утром ничего о буре не напоминало, яркое солнце било в окна.
Глаза у Захара оказались карими… точнее, такого удивительного оттенка, кажется, не встречающегося ей доселе, будто молочный шоколад золотистым медом залили сверху, а потом заморозили. И вот эту нереальную красоту ему в глазницы вложили. Колдовские глаза. Точно, что мольфар, сразу понятно, по одному пронзительному взгляду…
— Как по мне, то ты просто голодная. И сластена к тому же, — кривовато усмехнулся Захар на такое сравнение. — Мои глаза чаще дикими и злыми называли. Жестокими, — отмахнулся.
Но Лэле показалось, что ему по душе пришлось то, как она видит его.
— Ну так ты, наверное, и не смотрел на тех людей так, как на меня сейчас, — разумно заметила девушка, почему-то в третий раз зачерпывая ложкой мед из банки, но так и не намазав на хлеб.
Будто вглядывалась в отблески раннего солнца в этой сладости. Так, как хотела пару дней назад. Все пыталась наверстать и восполнить, увидеть, глазами и пальцами впитать, что за эти дни не могла оценить в полной мере!
— И времена другие были, — зачем-то добавила, сама не поняв к чему, всматриваясь в вязкий золотистый поток в банке.
И голос какой-то странный стал, сама вздрогнула от этого глубинного, словно эхом далеким подсвеченного тона. Холодный, как горная речка. О чем она?.. Лэля себя не поняла.
— Другие… — тарелка, которую Захар именно в этот момент ставил на стол, задребезжала, будто ее придавили сильней, чем следовало.
По его лицу словно все те истории, тайны и загадки, что ночью упоминала, тенью пробежали, проступили нечитаемыми символами, переплетений линий, заломов и морщин на коже… Письменами, которых она не понимала, но все на свете отдала бы, чтобы понять… Лишь для того, чтобы своему мужчине тяжесть на сердце облегчить, свои руки подставить…
Он же в это время внимательно глянул на Лэлю, однозначно уловил ее растерянность. Но и все то, на что она намекала, не осознавая, понял. И теперь будто угадать пытался, что Лэля из этого знала.