Мне так хочется его обнять, прижаться и не отпускать.
Но Коля, заметив, что мы заняты друг другом, тихой сапой движется к выходу. Гектор замечает его попытки, поднимается во весь рост, возвышаясь над беднягой на целую голову.
— Куда собрался, мразь? — ровным голосом интересуется Гектор, а у Коли начинают дрожать коленки.
— Мужик, не губи! У меня бабуля старенькая! Она откинется, если я за ней ухаживать не буду!
— А вы с бабулей на одну скамью подсудимых сядете, ушлёпок, — чуть наклоняя голову, маньячно улыбается Гектор.
Затем проводит рукой у меня за ухом и достаёт едва заметный «жучок». Наверное, поставил, когда поправлял мне волосы.
— Здесь, медвежонок, — с ехидством произносит Гектор, показывая ему устройство, — весь ваш «милый» разговор. Так что серьёзный срок ты себе заработал.
Коля падает на колени, ползёт, плачет:
— Не отдавай меня ментам, не надо. Пожалуйста. Что угодно сделаю… Прошу…
Обхватывает ноги Гектора, пытается поцеловать туфли.
Тот отпинывает его брезгливо, как мерзкое насекомое, разбивая ему лицо. Но Коля возобновляет попытки вновь и вновь, получая новые пинки.
Гектор подносит руку к губам и говорит в запонку: «Они ваши».
Но прежде чем комната начинает наполняться вооружёнными людьми в тёмной форме, успевает снять пальто и укутать меня в него от посторонних глаз. И я тону в его тепле, в его запахе, в его заботе.
Он обменивается рукопожатием с высоким полицейским и говорит:
— Я забираю её. Все допросы завтра.
Тот согласно кивает и сообщает, что внизу ждёт скорая.
Гектор поднимает меня на руки, завёрнутую в кокон, и идёт к выходу.
Коля верещит нам вслед:
— Что ты, сука, не сказала, что он — ментяра поганый?!
Я только улыбаюсь и обнимаю своего спасителя покрепче.
— Значит, ты не и не уезжал? — спрашиваю, когда мы уже оказываемся на лестничной площадке.
— И да и нет. До полицейского участка я всё же доехал.
— И когда ты понял, что надо действовать и как?
— Когда узнал, что ты беременна. Просчитать дальнейшее развитие событий было несложно: ты скажешь мужу о деньгах, он захочет их себе. Такую жесть, как случилась, я, конечно, представить не мог. Когда ты закричала — у меня чуть рассудок не помутился. Если бы ребята не удержали, я бы не только дверь вынес, весь этот клоповник по кирпичику разобрал…
— А те слова… — сглатываю, прикрываю глаза, — про самолёт и то, что дальше я сама?
— Это был урок, Алла.
— Жестокий урок, — говорю я, глотая слёзы, так как снова накатывает воспоминание о жуткой безнадёге.
— Уроки должны быть жестокими, Алла, — он целует меня в висок, — чтобы записываться на подкорке.