— Так ты будешь со мной в болезни и здравии, богатстве и бедности, пока смерть не разлучит нас? — шепчет он, и в голосе звучат такие непривычные шаловливые нотки.
— Не надейся, что разлучит, — притворно угрожаю я. — Я и после смерти буду тебя доставать.
Он тихо смеётся, и я ловлю себя на том, что впервые слышу его смех. Такой тёплый, что в него хочется закутаться.
И в этот момент у Гектора звонит телефон.
Он бегло целует меня в висок и отстраняется, выпуская из таких надёжных и нужных мне объятий.
Смотрит на экран, тихо чертыхается и говорит мне:
— Прости, сладкая, я должен ответь. Иди в спальню. Жди.
Я отворачиваюсь, чтобы спрятать слёзы. Что — ЧТО? — может быть важнее нашей свадьбы?
Но муж уходит к своим ненавистным мне делам.
Бреду в дом в полном раздрае. К счастью, никто не попадается из гостей. А особенно — знакомых. Никого не хочу сейчас видеть. Разве что маму.
Захожу к ней в комнату — и столбенею.
Вера спит в кресле, запрокинув голову и храпя так, что дрожит люстра. У ног её валяется пустая бутылка коньяку.
Мама же сидит на полу, опираясь на руки, и горько плачет.
Кидаюсь к ней:
— Мамочка, что случилось?
— Прости меня, доченька, прости… прости… — она икает и захлёбывается рыданиями. Мне неприятны эти пьяные слёзы. Я кое-как дотаскиваю её до кровати, укладываю, как есть, в платье и с причёской, накрываю одеялом.
Да уж, свадьба определённо удалась.
Ухожу в спальню, начинаю медленно вытягивать шпильки из причёски, только сейчас понимая, как дико устала.
Дверь открывается так, что едва ли не слетает с петель. Влетает Гектор, но мне кажется — демон: взъерошенный, взвинченный и страшно злой.
Прежде чем я успеваю что-то сказать — хватает меня, швыряет на кровать и начинает грубо сдирать платье…
— Гектор! Остановись! Прошу! — умоляю я, пытаясь вырываться, освободиться, но силы слишком неравны.
— Замолчи! — грозно рявкает на меня. — Не до твоих истерик!
Переворачивает меня на живот, тянет вверх за бёдра, вскидывает юбки. Они окружают меня белой пеной. У меня платье узкое до колен, а ниже — расходящееся фалдами. Гектор разрывает его по шву. Трещит дорогая ткань, разлетается бисер и жемчуг.
— Прошу… любимый… — скулю я, пытаясь воззвать к его человечности. Но, видимо, её лимит на всего закончен.
Муж грубо берёт меня за волосы и выгибает мне шею, рыча в ухо:
— Мне на хрен не нужны твои признания. Я просто хочу тебя трахнуть. Отодрать, как последнюю суку.
Вою:
— За что? У нас же брачная ночь!
Моё сознание сходит с ума. Я не верю в происходящее. Мне кажется, это глупая игра, она сейчас прекратится, и Гектор снова станет таким, каким я знаю его в спальне — страстным, неистовым, моим… Будет шептать нежности и ласковые пошлости, от которых я млею и теку…