— А что во-вторых? — проигнорировал я вопрос.
— А во-вторых, мне на последней войне Кривошапкин сказал задержаться. Ну, я думал, что это насчёт тетрадей, я же в группе секретчик. А оказалось, вот, — приятель кивнул на деньги. — Он сказал, что ты в лотерею выиграл, но деньги сам получить не мог, потому что до восемнадцати лет большие суммы на руки не дают. Вот он и получил за тебя, ты же сам об этом просил, разве нет?
Я мысленно выдохнул.
«Эх, Шурик, Шурик… Развели тебя товарищи офицеры, как маленького. Но да чего уж теперь… Ладно. Будем надеяться, что прямо сейчас меня брать не будут…»
— Сколько здесь?
— Я не считал.
«Ваще молодец».
На подсчёт денег ушло полминуты.
— Четыре тысячи пятьдесят пять рублей. Отлично.
Я сложил купюры обратно в пачку, потом вынул из-за пазухи «песенник» и посмотрел на Синицына.
— Чего? — поёжился он под моим пристальным взглядом.
— Читай, — раскрыл я тетрадку и сунул ему под нос…
Понедельник. 29 ноября 1982 г.
От обеда меня опять оторвал Володя Крайнов, комсомольский секретарь Рижского отделения дороги. Я, блин, чуть хлебом не подавился, когда он хлопнул меня по плечу и уселся за стол.
— Андрей! У меня для тебя есть важное поручение.
— Какое ещё, нах, поручение? Дай пообедать нормально, — еле-еле прокашлявшись и кое-как вытерев выступившие в глазах слёзы, я вновь заня́лся борщом.
Крайнова мои слова не впечатлили. Он их словно и не услышал. Достал из кармана блокнот, пролистнул, пошевелил беззвучно губами…
— Ага. Вот. Долинцев мне говорил, что ты отлично поёшь и на гитаре играешь.
— И что? — пробурчал я, отдвигая одну тарелку, пустую, и придвигая к себе другую, полную.
— А то, что у нас скоро праздник — пятьдесят лет комсомольской организации отделения. Ты что, на собрании не был?
— Да был я там, был.
— Ну, вот видишь. Это будет десятого, а одиннадцатого у нас концерт самодеятельности. Не помнишь, что ли?
— Помню, конечно.
— Да перестань, наконец, ложкой греметь, когда с тобой разговаривают…
Увы, все комсомольские секретари похожи на женщин. В смысле, ведут себя точно так же. Требуют, чтобы их слушали, а сами, как правило, несут не стоящую внимания ерунду… с мужской точки зрения естественно, а не с женской…
Я тяжело вздохнул, отложил ложку и уставился на Крайнова.
— Я тебя внимательно слушаю.
— Ну, значит так, — изобразил воодушевление собеседник. — От нас в самодеятельности почти никто не участвует, и это плохо. Только двое согласились стихи почитать, а один сказал, что может какую-то пантомиму изобразить. Но этого мало. Надо, чтобы кто-то ещё и спел что-нибудь…