Свет в зале частично погас, гореть остались только дежурные лампы.
Занавес зашуршал, и на открывшемся за ним белом экране замелькали первые кадры.
В заснеженную даль уносились шпалы, рельсы, столбы, путевые знаки. Стальные нити сходились и расходились, выемки сменялись насыпями, лесные чащи — полями, ажурные арки мостов — туннельными сводами, стре́лки и будки обходчиков — вокзалами и перронами. Словно бы целая жизнь тянулась перед глазами и сразу же улетала в прошлое, оставаясь лишь в памяти и на плёнке.
Над этим коротеньким фильмом Сашка работал пять дней, склеивая и перемонтируя всё, что он успел снять за несколько лет на дорогах страны, выглядывая со своей камерой из задних кабин тепловозов, площадок платформ, дверей хвостовых вагонов. Вчера мы с ним ещё раз всё просмотрели и проверили хронометраж. Фильм должен был завершиться одновременно с песней…
Плавное размеренное вступление электроорга́на длилось ровно двенадцать секунд. Оно словно бы убаюкивало слушателей, заставляя их думать, что вся композиция окажется столь же тягучей и медленной, почти как река на равнине. Однако нет. Неожиданно утихшая мелодия сменилась негромким, но чётким постукиванием палочек по ободу малого барабана, потом в дело вступил большой, следом пошли глухие щелчки бас-гитары, а ещё через пару тактов Сашка уже выбивал стандартное диско — сто двадцать в минуту, с бочкой на каждую четверть. Заданному ударными ритму вторили обе гитары и синтезатор, «подделывающийся» то под гармошку, то под квартет духовы́х.
Мой выход состоялся примерно на середине инструментальной прелюдии.
Железнодорожный мундир, фуражка, шевроны начальника поезда. Всё как положено.
Секунды две ушло на подлаживание под ритм, а потом — понеслось.
Звенели колеса, летели вагоны,
Гармошечка пела вперёд.
Шутили студенты, скучали погоны,
Дремал разночинный народ…[24] Тэшки, скольжения, скрещивания, прокрутки, кики.
Те, кто уже видел шаффл на месячной давности дискотеке, приподнимались со своих мест, пробуя разглядеть детали. Кто не видел, просто смотрели на сцену, раскрыв рты. Безучастных не оставалось даже среди начальства.
Я думал о многом, я думал о разном,
Смоля папироской во мгле.
Я ехал в вагоне по самой прекрасной,
По самой прекрасной земле.
Я ехал в вагоне по самой прекрасной,
По самой прекрасной земле…
Следующей перед публикой появилась Светлана. Тоже в форме — пилотка, жакет, шевроны рядового состава, только юбка была гораздо короче, чем позволяли Уставы и Положения. В длинной, понятное дело, шаффлить не очень-то получается. В руках «проводница» держала стопку белья.