В машину я шла со слезами на глазах. Почему Варя так сказала? Что имела в виду? Док подал мне руку и помог сесть в машину. Он сопровождал меня сегодня везде и постоянно проверял мое давление и смотрел горло. Он качал головой и поджимал губы, но ничего не говорил и не запрещал петь, потому что знал, что я никогда не откажусь от выступления. Всего одна песня. Всего один выход. Я смогу.
Еще два часа подготовки, и я едва переставляла ноги, но шла навстречу свету софитов. Тяжелое от камней платье оттягивало плечи и подгибало колени. Но я шла. Ступала осторожно по деревянному полу, прислушивалась, как цокают каблучки и надеялась на лучшее. В голове пульсировал страх за папу, обида на Дэми. Но я все равно шла. Это будто соломинка, которую я пыталась поймать, чтобы жить дальше.
И, выйдя в центр, я собрала все силы в кулак и запела. Так, как никогда не пела. Будто пою последний раз, будто хочу докричаться до тех, кто мне дорог.
– Ты не знаешь домой пути,
Жизнь не дает дойти до сути.
Жаль, что не встретились мы с тобой,
Я бы растревожила твой покой.
Музыка казалась инопланетной, жесткой, а хрипотца в голосе добавляла исполнению настоящий краш и драйв. На высоких нотах было тяжелее всего, особенно вытащить длинные, от напряжения покалывало в животе, но я пела. Вопреки всему.
– Да, я не знаю, как можно не слышать, как плачут моря,
Не открыть свое сердце опять жестоким ветрам.
Я не знаю того, что еще не встречала,
Не имею я то, что уже давно потеряла.
Последний куплет допевала уже, не осознавая, что делаю. Меня мутило и сильно темнело в глазах. Казалось, что еще один взлет по нотам, и я навечно останусь в звонкой тишине. В пустоте. Одна.
Мой номер был заключительным, потому конференция началась сразу после оваций и закрытия кулис. Я радовалась, что все это на растягивается в эпопею на сутки, потому что едва передвигалась. Маркус не отпускал меня, везде подводил, куда нужно, усаживал и все время спрашивал, хорошо ли я себя чувствую, заставлял пить воду. Мне кажется, что я уже хлюпала при каждом движении. Рядом, как тени, ходили два угрюмых охранника.
Вспышки камер, голоса, какие-то скрипы, а потом начались вопросы:
– Джонси, вы сегодня выступили с необычным для себя стилем? Что повлияло на такой ход?
– Я спела песню в память о своей подруге – Оливии, которая погибла три года назад.
– Отец одобряет ваше увлечение музыкой?
Я слабо улыбнулась. Как же – одобряет.
– Я его не спрашивала, – снова улыбнулась, напоминая себе пластик с вживленным внутрь механизмом. Хожу, двигаюсь, говорю, но не живу. И как же болит у меня… Я поискала возле себя врача, но наткнулась на знакомую высокую фигуру Дэми. Он пришел… Наивная радость залила щеки и дернула губы, чтобы улыбнуться ему, но я себя одернула. Не будет ему улыбок. Хватит. Пусть проваливает к своей сучке.