Это так ужасно! Потерять маму.
Я не знаю, что сказать. Я чувствую острую жалость. И глубокую печаль. И, почему-то вину…
— Извини, — выдавливаю я. — Я не знала.
— Тебе не за что извиняться. Это было много лет назад.
— Но тебе же все еще больно…
— Конечно. Но это привычная боль. Не переживай за меня. Я большой мальчик. Пей лучше чай.
Я опускаю глаза и смотрю на шерстяные носки. Почему он дал их мне? Это же память о маме. Он берег их столько лет…
Мне хочется вскочить и погладить печального Артура по голове. Пожалеть его, успокоить… Он сейчас, действительно, очень печальный. Никогда его таким не видела.
Возможно, ему это не понравится. Точно не понравится. Я его знаю. Наорет на меня…
Но я все равно это сделаю.
Ева
— Прекрати, — произносит он все тем же глухим голосом.
— Но я же просто…
— Перестань!
Он выше меня на целую голову, поэтому мне пришлось встать на цыпочки, чтобы погладить его по голове.
Я это сделала. Почувствовала стриженый ежик его жестких волос. Нечаянно прижалась к нему грудью — а как иначе дотянуться до макушки?
Оказалась с ним лицом к лицу. Увидела, как удивленно распахнулись его глаза. А потом потемнели. Предвещая грозу.
Артур берет меня за плечи и отстраняет от себя.
— Ну почему ты такой колючий? — бурчу я.
— У меня всегда были жесткие волосы.
— Я не про волосы.
— Чего ты хочешь? Чтобы я рыдал у тебя на груди?
— Да ничего я не хочу… Просто…
— Пей чай. Он остывает.
Он не рычит, произносит это спокойно. Почти мягко.
Я сажусь и берусь за кружку.
— А ты?
— Я разогрею котлеты.
— Сам лепил?
— Почти. Купил в кулинарии. У тебя-то в холодильнике пусто.
— Откуда ты знаешь?
— Заглянул, пока ты была в душе.
Артур хлопочет вокруг меня, как наседка. А я не могу перестать думать о его маме. Я знала, что у него умер отец. Помнила это с детства. Что был у папы любимый ученик, и в его семье случилась такая беда.
Я тогда и представить себе не могла, что судьба вот так вот сведет меня с этим самым учеником…
У меня в голове эти два человека никак не соединяются!
— Моя мама делает офигенные котлеты, — внезапно выдаю я.
И тут же замолкаю. Смотрю на Артура испуганно. Сама не знаю, почему я стала говорить о маме. Наверное, это неуместно…
— Моя тоже, — спокойно, даже с улыбкой, отзывается он. — Когда я рос, то был таким прожорливым, что мог заточить в одно лицо целый противень котлет.
— Ты был толстым? — поражаюсь я.
— Наоборот. Худым, как глист. И очень высоким. За одно лето, в восьмом классе, вымахал сантиметров на тридцать.
— А у тебя есть фотки? Я бы посмотрела на тебя худого и длинного.
— Не-а. Я их уничтожил.