— Настя, милая, вижу, что ты тревожишься. Разве я не заслужить знать почему?
Она задрожала и неопределенно мотнула головой.
— Не волнуйся, Саш, это просто нервы на фоне беременности.
— До чего же упертая женщина мне попалась, — я посмотрел в стылое небо и словил ртом падающую снежинку. — Ты скрываешь что-то от меня.
— Проницательный грозный мужчина, а пес меня не сожрет?
— Джек? Не-е-ет, он душка, старый друг семьи — его даже годовалый племяша не боится. Отец покупал для мамы, — на последних словах связки заскрипели, словно я песка наелся. Не затихла боль от потери родного человека: ушла куда-то вглубь, но все равно кровоточила.
— Саш, а что с твоим папой случилось?
— Погиб.
— Так жаль.
— Ты только маме не напоминай, пожалуйста. Для нее это очень болезненная тема.
— Конечно, — Настя прижалась ко мне, смыкая пальцы за спиной. Привстала на носочки и потерлась щекой о мой подбородок. — Я немного боюсь, что ей не понравлюсь.
— Главное, что ты мне нравишься, — я наклонился, чтобы почувствовать сладкий вкус ее поцелуя. Нежного, с каплей едва заметной горечи. Что-то Настю тревожило, и это не встреча с мамой, что всего лишь прикрытие. В синих глазах горела совсем другая боль и тоска, а в дыхании, что переплеталось с моим, я слышал нотки глубинной невысказанной печали. Все это перерастало в тревогу за общее будущее и Настино состояние души. Оно нависло над нами тяжелой тучей недопонимания и угрожало разродиться градом обид и цунами проблем. Настя отвечала на поцелуй страстно и порывисто, будто боялась, что больше никогда этого не будет. Она потянулась выше, забралась пальцами в волосы и, через несколько жарких глотков нашей обоюдной страсти, просипела:
— Бананы мы купить все-таки забыли, — и лукавая улыбка плохо спрятала ее грусть.
Что мою девочку тревожит? Почему она не признается?
Я пыталась спрятать переживания, но Саша все видел. Понимала, что волнуется, но не могла признаться. Не. Могла. Признаться! Не скажу же, что его друг — конченный придурок, что лишил меня девственности, запятнал душу и разорвал сердце?
Это так мерзко, так уничтожало, что я даже на следующий день бесконтрольно проваливалась в мысли, желая спрятаться в панцире. Но не получалось: Саша был везде, видел все и переспрашивал, переспрашивал, переспрашивал… Я понимала, что он хочет, как лучше, но каждый взгляд на него возвращал меня в тихий вечер, который закончился: «Ты была прелестна», а потом Эд стал собирать мои вещи, что он сорвал в порыве страсти, бросил комок в лицо и попросил свалить.
Так и сказал.