Спитамен выдыхает и вытирает обильно выступивший пот.
– И верни мой посольский бунчук! – подает голос Чжан Цянь. – Я нашел тех, кому я вручу знак императорского доверия к ничтожному Цяню и с кем буду говорить от имени Сына Неба! – ханец поворачивается к Арашу и, сложив ладони на уровне груди, в почтительном поклоне склоняется перед голубоглазым воином.
Мургабский оазис, дорога к Антиохии-Маргиане
1
Степь окрашивается багряным цветом, занимая весь горизонт. Запах гари разносится в воздухе и подавляет все другие запахи.
– Смотри, Заряна, и запоминай! Быстрее пардуса несется огонь по степи, и никому от него нет пощады. Учись чувствовать пожар, пока он еще не родился, и не давай застигнуть тебя врасплох, – учит Опия маленькую дочь, которая впилась зелеными рысьими глазами в надвигающуюся стену огня.
Вот-вот, и ревущее пламя поглотит их. Девочка не выдерживает и закрывает глаза. Веки обдает жаром… И!.. Больше ничего не происходит. Заряна не выдерживает и приоткрывает глазик. Стена огня, заслонив собою степь, бушует по ту сторону ручья, делая двух амазонок неуязвимыми. Опия улыбается и прижимает дочь к себе. Заряна утыкается носом в большой твердый живот и слушает. Она уже знает, скоро у нее будет братик. Мама говорит: «Точно, братик». Уж больно спокойно он себя ведет, не чета Заряне, которая толкалась, словно недойная жеребица. Девочка счастливо смеется, стряхивая непокорную рыжую челку с глаз. Мама говорит, что назовет его Атеем. Быстрее бы! Когда Атей подрастет, она будет учить брата всяким степным премудростям… Колесница увозит амазонок прочь от сникшего перед водной преградой огня. Еще один урок из тех, которые должна на всю жизнь запомнить сарматка, позади. Юная принцесса устала. Она сворачивается у ног Опии, ловко управляющейся двойкой лошадей, и засыпает.
Но почему так печет глаза? Ведь пожар остался там, позади… И почему так хочется пить? Зачем они уехали от воды, не напившись?
Заряна открывает глаза. И тут же с силой закрывает вновь. Полуденное солнце сейчас прожжет веки насквозь. Если бы она смогла смотреть прямо на солнце, то увидела бы орла, парящего так высоко, что, кажется, раскаленные лучи должны сжечь безумную птицу. Но человек не может смотреть на солнце. Гелиос согревает человека своим теплом, но запрещает смотреть ему в лицо. Разве что лишь в тот редкий миг, когда он прячется за бледным ликом холодной Селены. Заряна пытается отвернуться, и боль пронзает все ее тело. С запекшихся губ срывается стон.
Что бы сказал орел, если бы услышал этот стон? Но орел не слышит. Слишком высоко оторвался он от земли. Зато орел отлично видит. Он видит все – от скользящих по голубой глади Гирканского моря пирог до зеленых пальм Маргианского оазиса, дарящих свою тень усталым путникам.