Сантухт достает флягу с вином и, порядочно отхлебнув, уважительно предлагает Сальвию. Пират жадно поглощает жидкость, потом, спохватившись, подает Заряне, но сарматка, пригубив, выплевывает вино.
– Проклятие, я же просила кровь!
Потрясенные парфяне испуганно смотрят на пришельцев.
– Да кто вы такие? – восклицает Сантухт. – Сколько людей погибло, пытаясь найти зверя… Смертный не мог убить гишу. Говорят, что это пес Ахримана, а тот, кто убьет его, – великий человек…
– Ты ведь знаешь, что Геракл вознесся на небо и часто спускается на землю, меняя обличия? – с пафосом произносит чернокожий гигант. Сантухт отрицательно трясет головой. – Это, конечно, не немейский лев, – пинает голову зверя Сальвий, – но было тяжело…
– Что ты несешь? – перебивает его Заряна, отрываясь от глиняной плошки, куда мужчины нацедили кровь убитой козы, и с трудом восстанавливая дыхание.
– Молчи, женщина! – грозно кричит Сальвий.
– А она кто? – с подозрением спрашивает Сантухт.
– Гишу напал на ее соплеменников, спастись удалось только ей… Я решил помочь… – скромно опускает глаза Сальвий и вдруг с вызовом напирает на парфянина: – Все еще не веришь в чудо?
Сантухт растерянно вертит головой то на монстра, то на чернокожего гиганта, багровея от смущения:
– Чтобы Геракл… И здесь?
– В вашем городе есть храмы Геракла? – не дает ему опомниться пират.
– Есть! – утвердительно отвечает Сантухт.
– Отведи нас туда! И представь своему царю! – командует Сальвий и, чтобы окончательно развеять сомнения парфян, достает кисет с зельем и посыпает им рану, которую Сантухт сделал ножом.
Рана пенится зеленоватыми пузырями, заметно стягиваясь. Один из солдат с открытым ртом в изумлении тянется пальцем к ране, но Сальвий проворно бьет его по руке.
– Зелье богов! Я сделаю вас богатыми. Только накорми меня и эту женщину и поторопись отвезти нас в город!
Пергам, столица римской провинции Азия
1
Шесть лун сменилось с тех пор, как сестра попрощалась с ним. Атей редко вспоминал Заряну. Вначале образ сестры возникал каждый день, но вместе с ним приходили и воины, растерзанные львами на потеху публике, и Атея жег стыд. Он гнал его, а вместе с ним и Заряну, и сестра стала являться ему все реже и реже. Пока не исчезла совсем.
Не то чтобы Атей был трусом. Но слава воина никогда не влекла его. Мечтательность и любовь к созерцанию заставляли Атея еще мальчишкой сбегать на берег Танаиса и, затаив дыхание, вместе с багровым диском закатного солнца растворяться в степном горизонте. Песня жаворонка наполняла его душу неизъяснимым трепетом, а рев ночной грозы разрывал сердце от дикого восторга. Заряна еще после смерти матери подметила особенности его тонкой натуры, но не насмехалась над братом, как толстокожий Скопасис, а, наоборот, старалась тактично и незаметно оградить его от тягот кочевой жизни. Она, как и обещала, заменила мальчику мать, но, в отличие от непреклонной Опии, никогда не была сурова с братом. Атей так сильно любил сестру, что, если бы не смог забыть ее, просто умер бы от горя, но жажда жизни взяла свое.