Глава 10
Цель, живущая в сердце
Пустыня Такла-Макан. Караван в Паркану
1
Пески… пески… пески… То равнина, простирающаяся во все стороны до горизонта, в которой вдруг возвышается одиночный кряж из спрессованного веками песчаника, то барханы, тягуче-длинные, в которых ноги вязнут по колено, то солончаки, от которых вся кожа начинает нестерпимо зудеть и чесаться. Это Такла-Макан – «покинутое место». И никому его не минуть!
Где-то впереди на белом верблюде, неторопливо вышагивающем в начале каравана, едет Млада. Но Чжан Цянь этого не может видеть. Только взмокшие от жары и напряжения спины пленников перед собой. Пот разъедает глаза. Грубая колодка натирает шею. Безуспешно он пытается поправить ее связанными руками. В соседней колонне, также в колодке, привязанной к общему толстому канату, идет Гань. Лицо северянина, как всегда, невозмутимо.
– Все эти годы меня волновал один вопрос. Тогда, за Стеной… Зачем ты меня оскорбил и ударил? Ты ненавидел меня? – негромко спрашивает Цянь.
– Мы оказались в степи на пятую луну, когда у хунну переизбыток пленных. Отряды грабят и забирают ценные вещи, а людей обычно оставляют в земле. Ты не думал об этом? – голос Ганя сух, как песок под ногами.
Чжан Цянь растягивает спекшийся рот в подобие улыбки:
– Не думал? Я два дня в себя прийти не мог!
– Я сказал, что ты ценный вельможа и за тебя дадут выкуп… И знаешь, ведь, правда, предлагали!
Чжан Цянь, меняясь в лице, судорожно сглатывает:
– Предлагали? – от волнения его голос становится сиплым. – Кто?
– Ван Куй. Помнишь, когда тебя срочно отправили в Чжаосиньчэнь? – Чжан Цянь кивает. – Это я устроил… Генерал предлагал за тебя сто диней рисового вина, и тебя искал весь лагерь… – отрывисто смеется Гань. – Весело было!
– А император? Он меня не искал?
– Ван Кую тогда показали отсеченную голову. Лицо было обезображено, но косичка – ровно как у тебя. Может, Старый Лис и не поверил, но ты умер для Хань. Спустя лет шесть-семь многих дорогих пленников продавали за Стену, но ты был слишком нужен сянь-вану как переводчик, и он не отдал тебя…
Чжан Цянь, забыв про колодку, порывисто подается в сторону Ганя. Задеревенелая верблюжья кожа впивается в шею, но ханец не обращает внимания на боль:
– Что? Меня могли выкупить? Почему ты не сказал ни слова? Почему за десять лет ни разу не поговорил со мной по душам? – кричит он.
Гань флегматично пожимает плечами:
– Я сделал бы хуже… Надежда даже крысе дает крылья. Ты захотел бы бежать, но из Чжаосиньчэня еще никто не возвращался…
Чжан Цянь вдруг сникает и отворачивается от бывшего слуги. Какое-то время они идут молча. Слышен только мерный топот колонны, скрип песка под лошадиными копытами да болезненные вскрики несчастных, когда на их плечи обрушивается хуннская плетка.