И только теперь Наташа почувствовала, как из глаз ее покатились слезы. Просто полились. Сосуд переполнился…
А утром, в машине, ей стало вдруг плохо. Снова подступила тошнота. Мартынову даже пришлось остановиться.
Наташа списала свою дурноту на нервы, плохой сон, все эти переживания…
Ночью она вышла из своей комнаты, чтобы повиниться перед Владимиром Константиновичем. Ей было все равно, спит он или еще не лег. Она не могла жить ни секунды больше с этим чувством страшной своей вины перед ним.
Профессор не спал, писал что-то за столом. Обернулся.
— Я дура ненормальная! — сказала Наташа. — Я страшная дура.
— Хотите снотворного? — спросил Мартынов спокойно.
— Я сказала вам ужасную гадость…
— Правда? Я не слышал. Забудьте. Ничего не было. Лучше я прочитаю вам то, что написал сейчас. Хотите?
— Что?
— Я тут кое-что написал… Хотите послушать?
— A-а… Да…
— Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты, — совершенно серьезно прочитан профессор и обернулся к Наташе. — Ну как?
— Это Пушкин… — сказала Наташа.
— Что Пушкин? — не понял профессор.
— Это Пушкин уже написал…
— Правда?! Ай да Пушкин, ай да сукин сын! А я думаю, что-то знакомое! Это очень коварно с его стороны!
Профессор так искренне сокрушался, что Наташа невольно улыбнулась.
— Попробую что-нибудь другое. Как вам вот такие строки? Ты жива еще, моя старушка? Жив и я…
— Есенин!
— Обложили! — воскликнул Мартынов. — Никуда от них не денешься!
Наташа спала спокойно. Мартынов не будил ее. Утром позавтракали и поехали в университет. Болтали о чем-то легком и веселом. И Наташа смеялась!
Вот тогда-то ей и стало дурно.
Мартынов потрогал рукой ее лоб.
— Отравиться вы не могли. Все было свежее.
— Это просто нервы, — сказала Наташа.
А потом были лекции, студенческая суета, университетские новости и сплетни…
Андрей забрал свои вещи. Только одежду. Наташа отметила это как-то без интереса. Ей пора было уже выходить на работу.
Снега за этот день намело не так уж много. Наташа только прошлась метлой по своему участку. По привычке стала убирать участок Андрея, но вдруг поняла, что кто-то уже убрал его.
Сердце радостно сжалось. Значит, он не оборвал эту последнюю ниточку? Значит, она будет видеть его хоть изредка!
«Да что это я?! Зачем мне его видеть?! Мне вовсе не хочется на него смотреть. Я не хочу его видеть!»
— Наташка! Ходи сюда! — позвали ее.
Она обернулась — тетя Клава.
— Ты это, не в обиде на меня?
— За что, теть Клава?
— Ну, вроде как работу твою отнимаю. Только я не сама, это Козлец мне дал.
— Какую работу? — еще не понимала Наташа. Ей показалось, что речь идет о мытье лестниц.