'Пять', -- отвечаю я.
'И как их зовут?' -- спрашивает он.
'Мик, Тодд, Кэрен, Лиза, Фиби', -- отвечаю я.
'Я что, монстр?' -- спрашивает он. 'Я разве не помню дни рождения каждого, кто здесь находится? Или если у кого-то вдруг обнаруживается грибковое воспаление в паховой области в воскресенье, я разве не прощу кое-кого съездить в аптеку за рецептурным лекарством, за которое плачу из своего кармана?'.
Да, в тот раз он неплохо поступил, но то, что он это вспоминает выглядит не очень профессионально.
'Джефф', -- говорит Абнести. 'Что ты хочешь от меня услышать? Ты хочешь чтобы я сказал, что мы можем отменить твои пятницы? Я ведь это легко могу сказать'.
Это было ударом исподтишка. Пятницы для меня очень много значили. По пятницам у меня скайп-звонок с мамой.
'Сколько мы тебе даем?' -- спрашивает Абнести.
'Пять минут', -- отвечаю я.
'Думаю мы вполне можем давать десять', -- говорит Абнести.
У мамы сердце кровью обливалось каждый раз, когда у нас заканчивалось время. Она чуть не умерла, когда они арестовали меня. Она чуть не умерла во время суда. Потратила все свои сбережения, чтобы меня перевели из настоящей тюрьмы сюда. Когда я был ребенком, у нее были длинные каштановые волосы, ниже пояса. Она их срезала во время суда. Затем они поседели. Теперь это был белый пучок размером с шапочку.
'Включаю подачу?' -- спрашивает Абнести.
'Подтверждаю', -- отвечаю я.
'Подтверждаешь препарат для улучшения работы речевых центров?' -- спрашивает он.
'Хорошо', -- говорю я.
'Хэзер, привет!' -- говорит он.
'Доброе утро', -- отвечает Хэзер.
'Включаю подачу?' -- спрашивает он.
'Подтверждаю', -- говорит Хэзер.
Абнести нажимает кнопку на своем пульте.
DarkenfloxxT начинает действовать. Вскоре Хэзер начинает тихо всхлипывать. Затем встает, начинает ходить из стороны в сторону. Переходит на плач. Местами истеричный.
'Мне это не нравится', -- говорит она дрожащим голосом.
Затем ее тошнит в мусорное ведро.
'Говори, Джефф', -- просит Абнести. 'Говори побольше и как можно детальнее. Давай воспользуемся этой ситуацией, насколько это возможно'.
Все попавшее мне в вену казалось первоклассным товаром. Внезапно я перехожу на убойный речитатив. Я рифмую все, что делает Хэзер, рифмую свои чувства о том, что делает Хэзер. В основном, я чувствовал следующее: Каждый человек рождается мужчиной или женщиной. Каждый человек с рождения испытывает, или, как минимум, имеет потенциал испытывать, обожание своего/своей матери/отца. Таким образом, каждый человек достоин любви. Наблюдая за страданиями Хэзер, я почувствовал, как волна нежности захлестнула мое тело, нежности, которую сложно отличить от огромного экзистенциального дурмана, в центре которого находилась яркая мысль: почему такие красивые, любимые вместилища становятся рабами глубокой боли? Хэзер представлялась мне горой оголенных нервных окончаний. Разум Хэзер обладал подвижностью, и мог быть полностью разрушен (болью, тоской). Как так? Зачем ее сделали такой? Такой хрупкой?