Выйдя из машины, он открыл металлические двери в широкий коридор, который вел через весь дом к выходу. Закрыв за собой дверь, он прошел на кухню. где достал из шкафчика стакан и полупустую бутылку вина. Невзоров подошел к столу, снял крышку с подноса и принялся руками есть жареную курицу, обмакивая ее в кетчуп, запивая все это вином. Когда он закончил, то пришел в гостиную, чтобы просмотреть электронную почту, потягивая оставшееся вино. Усыпляющий гул цикад доносился через полуприкрытые окна, как хорошо слышимый зуммер, древний и вневременной.
Алексей подумал о вопросе, который задавали Харин и Возович, и о том, почему он не ответил на него. Дело в том, что он только недавно осознал, что означала перемена, произошедшая с ним за последние полгода, и не знал, что с этим делать. Это было чертовски обидно. Он был огорчен. И зол. Когда человек становится клише, он уже на пороге своего окончательного падения. Возможно, в тот момент он был уже неисправим. Долгое время Невзоров не хотел в это верить. Он собирался быть другим. исключением из стереотипного циничного полицейского. Но ему пришлось это признать. Через одиннадцать лет его эмоции были выжжены. Это было правдой; для него больше не существовало ни удивлений, ни чудес, ни тайн, ни восторгов. Была только удушающая предсказуемая окончательность жизни, о которой он сожалел фаталистически, что заставляло его чувствовать себя глупо, как должен чувствовать себя упрямый курильщик, когда ему говорят, что он умирает от рака легких: нет надежды и некого винить, кроме себя. Его идеализм действительно исчез. Его охватило всепоглощающее разочарование, разочарование, которое тяготило его больше всего.
Когда зазвонил телефон, он отвернулся от окна и взял смартфон со столика рядом с красным кожаным креслом.
- Сегодня вечером я приглашена на дегустацию вин в 'Прибой', - ворковала его гражданская супруга, художница Евгения Ческидова. - хорошие отзывы от Марка Кановского. Ровно в семь. А потом мы могли бы пойти к Багирянам. Я в настроении пойти к Багирянам.
Он представил себе Евгению за мольбертом в ее студии рядом с университетом. Ее светло-каштановые волосы были зачесаны назад, как у Эвиты Перон, шелковые рукава закатаны до локтей, а пальцы были испачканы пастелью цветных карандашей, когда она, прижимая к плечу телефон, рисовала блики дизайна атриума. Деневной свет в студии становился мягким, слишком тусклым, чтобы работать.
- Поход к Багирянам требует некоторой концентрации, - наконец сказал он. - и здоровья.
- Вот именно, - ответила она. - Мы сможем насладиться общением.