Сейчас это казалось странным, но тогда выглядело как-то естественно, вероятно, из-за самого формата празднования, проходившего в стиле великосветского приема. Как ни старались, выжать из этой информации что-то полезное для поисков Аннели ни Иштван, ни магичка не смогли.
Пострадавший маляр надежд Иштвана однозначно доказать отсутствие эпидемии проклятий в городе тоже не оправдал. Оказался он человеком малоприятным и склочным, склонным всегда и во всем винить всех подряд, без разбора и не утруждаясь ни логикой, ни доказательствами. Он и за единственный день своего пребывания в маленькой загородной лечебнице так допек абсурдными своими упреками и жалобами персонал и соседей по палате, что кровать его выкатили в результате в конец коридора и отгородили ширмой. Из-за которой загипсованный страдалец, вынужденный теперь определять наличие слушателей только на слух, при каждом шорохе и разражался визгливыми тирадами, обвиняя врачей, сестер милосердия, поваров, уборщиков и больничных тараканов в намеренном причинении ему всяческих обид и притеснений. В итоге все вышеперечисленные быстро освоили способы бесшумного перемещения и передвигались по лечебнице исключительно на цыпочках.
Появление новых объектов в лице старшего инспектора Вессне и Иштвана вызвало у прикованного к койке сложной системой веревочных растяжек маляра новый взрыв энтузиазма, и он принялся напропалую костерить «пепельного деда» смотрителя, зудевшего ему «под руку» и «сглазившего дурными своими придирками», бригадира, опять задержавшего недельную оплату, коллег, сколотивших леса «на соплях», и мэра, попилившего бюджет и поставившего для сборки лесов гнилые доски.
От высоких истеричных тонов его голоса зубы у Иштвана заломило почти как от сочинений Якоба, и он потихоньку отступил за ширму и дальше в другой конец коридора, куда сетования обиженного жизнью маляра доносились уже не с такой пронзительностью.
Дожидаясь стойко исполняющую долг и продолжающую допрос потерпевшего мадам инспектора, Иштван смотрел в окно, где на лужайке перед лечебницей гуляли ходячие пациенты, и вдруг узнал в сидящей неподвижно в кресле на колесиках женщине домоправительницу графа Шекая.
— Простите, — окликнул он проходившего по коридору врача, — это ведь мадам Сабоне там на прогулке в кресле? С ней можно поговорить?
— Да, конечно, — подтвердил врач, мельком глянув в окно. — Думаю, мадам будет рада. Она здесь уже вторую неделю, и ее никто не навещает.
— С ней что-то серьезное? — удивился Иштван. — Не знал, что она не здорова. Мадам всегда была такой активной и энергичной.