Помидор на минуту исчезает и возвращается с махровым полотенцем, свернутым в рыхлый сверток. Он достает из него черный пистолет и дает его мне, держа двумя пальцами, как небольшое мертвое животное. Металл прилипает к потным ладоням. Пистолет прохладный, точно его держали на льду в погребе.
– К нему семь патронов, – говорит этот странный пожилой мужик, угощающий нас японским рисом с сырой рыбой. – Патроны бесплатно.
Я достаю бумажник и отсчитываю деньги. Я делаю это одной рукой, не выпуская пистолет.
– Семьсот, – говорю я, – ровно.
Помидор встряхивает полотенце, и из него падает небольшой анодированный цилиндр.
– Это глушитель, – поясняет он, – навинчивается на ствол.
Я засовываю глушитель в карман, пистолет по-прежнему держу в руке, потом соображаю, что так не смогу есть суши, потому что руки должны быть свободными для ножа и вилки.
Вадик дает мне мою сумку от фотоаппарата, и я кладу в нее свой пистолет, как остроумную шутку, отложенную про запас. Вот так. Теперь и я не совсем простой человек.
– Доедайте, это очень полезно, – ласково повторяет Помидор. Откуда ему знать, что мне по-настоящему полезно, а что нет. Поколенческая мудрость насильно распространяется по миру, это такая тихая биологическая война. А мы уже так устали от вашего, старики. Мы ведь скоро сами будем стариками, мы сомневаемся, следует ли, нужно ли. Ну вас всех на хер.
Едкий имбирь обжигает мне небо. Я глубоко и со свистом вдыхаю воздух, так, что немного холодеет язык. Я делал так в детстве и у воздуха тогда был другой вкус.
– Нам надо ехать, – Вадик торопится. Он утирает жирные губы туалетной бумагой, предложенной нам вместо салфеток.
– Автомат, кстати, штуку стоит, – словно вспоминает о чем-то Помидор, – и два рожка к нему. Сейчас проще купить автомат, чем пистолет. В Чечне, например, пистолеты вообще никому не нужны.
Вадик машет руками, я встаю рядом и отрицающе улыбаюсь. В прихожей все еще сладко пахнет духами. Если племяшки вздумают сбежать, Помидор их отыщет по запаху.
На прощание я подаю руку, испачканную оружейным маслом, и хозяин вяло жмет ее тонкой пятерней. Вадик снова обнимается с ним, касаясь заросших серой щетиной щек. Я думаю отчего-то о том, что на теле волосы растут с годами все сильнее, может быть, по ним даже можно определять возраст человека, вроде как можно определить возраст дерева по кольцам на срубе. Говорят, что волосы на голове растут даже в могиле. Вскроешь гроб женщины и обнаружишь, что он забит ими как матрас.
Мы снова спускаемся по лестнице, оставляя за собой теплые запахи затхлого и унылого быта стариков.