Она чувствует мои прикосновения, но не пытается отстраниться. Если бы кто-то увидел нас сейчас, он бы принял нас за брата и сестру, такой целомудренный и скорбный у нас вид.
– Оставайся, – говорю я, – я сделаю нам еще чаю или сварю суп, если хочешь.
Лена вытирает слезы и поворачивает ко мне свое безупречное аланское лицо. Глаза у нее покраснели. Может, это из-за того, что она плакала, а может, просто из-за ее новых болотно-зеленых линз. Я хочу вытереть слезу, скользящую по ложбинке у переносицы, но она хватает меня за запястье. Руки у нее холодные, будто у сердечника. Раньше у моей жены не было таких холодных рук.
– Не трогай, – просит она, – я все равно не останусь, не делай больнее самому себе.
Я медленно освобождаюсь от ее хватки.
– Я хочу что-нибудь сделать для тебя, – говорю я, – что мне сделать?
– А что ты сделал для нашего брака? Чего не сделал? Ты пробовал когда-нибудь разобраться в этом?
Она права, я не пробовал. Единственное, на что меня хватило, это систематизировать свои предпочтения и неприязни. Да и то, стоило ли? В зрелом возрасте даже недостатки и пороки становятся тем, без чего не будет человека, надо ли бороться с ними в юности? Жизнь проходит, а мы без конца сражаемся с демонами, сгоняя их то с левого, то с правого плеча.
– Жизнь проходит, – говорю я свои мысли вслух, – что сделано, то сделано. Я уже не изменюсь, и ты тоже.
– Ты не можешь знать, что будет со мной. Ты даже не знаешь, как я живу сейчас. Без тебя.
Она смотрит на меня исподлобья, и я чувствую какой-то подвох в этих ее словах.
– Ты можешь жить, как хочешь, – бормочу я, соглашаясь на компромисс, – просто проводи со мной немного времени, твое присутствие здорово все меняет.
– Сколько тебе нужно процентов меня? Чем ты меряешь мое присутствие в своей жизни?
– Пятьдесят, – честно говорю я, – ровно столько я сейчас потерял.
– Мне кажется, – Лена вновь берется за чай, – мне кажется, что ты только себя считаешь пострадавшей стороной, а я вроде как твое наказание. Ты правда именно так смотришь на то, что произошло между нами?
– И да, и нет, – отвечаю я.
Я подхожу к мойке и принимаюсь механически мыть тарелку, вроде енота, полощущего в мутной от песка реке все, что ему попадается в лапы. Иногда я жалею, что не приобрел привычку грызть ногти.
– Я тоже страдаю, – говорит Лена у меня за спиной, – но ты… ты просто опасен. Ты считаешь себя вправе в любой момент надругаться над моей мечтой о детях и нормальной жизни.
Я неожиданно думаю о пистолете, лежащем в прихожей. О невидимой смерти, спрятанной в сумке от фотоаппарата.