– Почему ты такой плохой? – спрашивает Лена. – Знаешь, кто ты? Ты человек, который страдает от самого себя, и другим вокруг тебя тоже плохо.
– Это потому, что никто никогда не говорит мне, какой я хороший, – отзываюсь я тихо.
Лена глубоко вздыхает, как ребенок, который наконец успокоился после долгих слез. Я ставлю безукоризненно отмытую тарелку в сушилку. Все эти устройства прежде должны были экономить мое время, которого теперь так много осталось в прошлом.
– Возможно, такова твоя судьба, – задумчиво произносит Лена, – я тут ни при чем.
Я пожимаю плечами и смотрю в глубину прихожей. По правде говоря, я не верю в судьбу. Возможно, только смерть превратит мою жизнь в судьбу.
Мы молчим минуту, а может две, слушая, как кошки затеяли вечернюю беготню. Они играют в охоту, больше не умея играть ни во что другое. Подстерегают друг друга в темноте, волнуясь и замирая.
– Я заберу одну из них, хорошо? – спрашивает Лена.
– Ага, – говорю я. А что тут еще скажешь.
Лена допивает чай и ставит чашку с негромким стуком. Как же мы попрощаемся теперь? Чем мне остановить ее?
– Я думал недавно, на кого были бы похожи наши дети, – говорю я хрипло, – если бы они у нас были.
– Ты опять врешь, – грустно говорит Лена и вдруг добавляет. – Я тебя понимаю, когда кому-нибудь врешь и он тебе верит, создается впечатление, что ты неуловим. Поэтому ты так долго чувствовал себя в безопасности со мной. А теперь у тебя нет этой уверенности, так ведь?
– Так, – говорю я, – и не так.
Кошка, негромко мяукая, приходит к нам. Она устраивается на корытце с гигиеническим наполнителем и замирает, глядя в одну точку между тонкими швами метлахской плитки. Гигиенический наполнитель тоже должен был экономить мое время на уборку. Когда-то я заново придумал для себя теорию об эквивалентности денег и минут и старался жить, следуя этой идее. Я чувствовал, что каждый день немного умираю на работе, когда даже мои мысли мне не принадлежат. И я считал справедливой возможность купить немного времени на те деньги, что получал за свой труд. Так я стремился к балансу. Деньги были вроде аккумулятора моих потерянных дней. И я надеялся, что когда-нибудь открою этот волшебный ларец и достану из него свою жизнь, которую откладывал на потом.
Но одиночество все переворачивает с ног на голову. Дни без Лены – это совсем другие дни. И таких дней все больше, и это время становится все длиннее, как предвечерние тени в ранних сумерках. И в конце концов ее облик будет поглощен мраком.
– А что, если все не так? – спрашиваю я.
– Что не так?
– Все. Что, если я действительно пострадавшая сторона?