— Да. Именно так. Генерал же посчитал разрыв помолвки скандалом. Мое поведение — недостойным. Так… И как умирали ваши мужья?
— Умерли муж номер один и три.
— А что с номерами два и четыре?
— Опять два вопроса, — смеюсь я, — Будь осторожнее, так я не отвечу тебе ни на один.
— Ладно. Перефразирую, — соглашается Арнольд, — Что случилось с номерами один и три?
— Три — был убит мужем своей любовницы.
— Понимаю мужа, — фыркает Арнольд.
— Номер один умер от старости.
Арнольд смеется.
— Жизнь с вами так тяжела?
— Снова вопрос, — напоминаю я.
Арнольд прикусывает губу. Приходит моя очередь задавать вопрос.
— Тебя разжаловали до рядового солдата?
Ответ краток.
— Да. Так что вы сделали с мужем номер один?
— Я уже ответила. Он умер сам. От старости. Ему было восемьдесят лет.
На лице Арнольда проскакивает странное выражение. Что это? Отвращение? Недоверие?
— Сколько было вам?
Это вопрос вне игры, но я все же отвечаю. Наверное от того, что мне хочется кому-то ответить на этот вопрос.
— Когда меня выдавали замуж, мне было шестнадцать. Как скоро будет Амелии. Мы прожили в браке четыре года.
Теперь выражение лица Арнольда читается четко. Ему противно.
— Мне очень жаль, — бормочет он.
Но сейчас время моего вопроса. Я его заслужила.
— Ты дезертировал? — напрямую спрашиваю я.
Арнольд кивает в ответ. Вот и все… теперь мы знаем друг о друге больше чем должны, и, наверное, больше чем хотели бы.
Вечером я обнаруживаю в одном из ящиков кухонного комода бутылку вина. Судя по количеству пыли на ней-очень старую. Но глядя на этикетку-вряд ли коллекционную.
— За сколько можно ее продать? — приходит ко мне первая мысль.
Но вторая мысль совершенно иная, и через полтора часа я нахожу себя разговаривающей с домовой мышью.
— Вот все вы помогали Золушке, — отчитываю я мышь, — Пуговки ей на платья таскали, крупу перебирали, даже, если я не брежу, полы за нее мыли.
Мышь виновато молчит, забившись в угол мышеловки.
— Нет чтобы помочь кому-то, кому помощь эта действительно нужна!
Мышь задумчиво почесала лапкой за ушком.
— Вот например, научили бы Амелию прясть пряжу…Или это надо к паукам обращаться?
Моя собеседница предательски молчала.
— Ну или хоть что-то полезное сделали бы в Холсноу!
Мышь снова меня игнорирует, но подбегает к кусочку сыра, изначально служившему приманкой в мышеловке.
— Ну да, — бормочу я, — нахлебников у меня в этом доме и так полно. И никакой помощи! Все потому, что я-не золушка…
Моя собеседница бросает на меня косой взгляд. Да-да, Золушка точно никогда не держала своих мышей в мышеловках. Она выпускала их, шила им шапочки и камзолы. Одним словом-девчонка была явно психически больна.