Господи, как же оно меня бесит. Вот одна эта мысль о связи этой подстилки и нашего генерального кобеля, что по какому-то недоразумению считается моим боссом.
Почему я его все еще хочу, вот скажите? Ведь тварь же, тварь! Феерическая! Такого мудака еще поищи!
А я — будто и сама мазохистка, подсевшая на эти мучительные душевные судороги, и хочу его все сильнее, и яд проникает в меня все глубже, ведь это по-прежнему одностороннее желание. Я по-прежнему недостойна, чтобы он на меня обращал свое внимание. Мудить — со мной можно. Хотеть по-хорошему меня нельзя — кто-то запретил законом.
Я ведь не заставляла его являться в клуб, ложиться под мой ремень.
Я могла с ним по-другому.
Он не захотел никак.
Перевожу взгляд на Верещагина. Мое внимание к Ивановской от него не ускользнуло, а жаль. Впрочем, я еще вчера спалилась, что люто к ней ревную, но лишний раз увидеть триумф на наглой физиономии Верещагина — неприятно.
Да, да, она меня бесит, потому что ты её трахаешь, сукин ты сын…
Ну ладно. Я знаю, чем сшибить с тебя твои понты, сладкий. Как и со всех других рабов. Даже с тех, кто пытается ерепениться. Особенно — с них, да. Ведь именно они не держат свои желания под контролем, реагируют на тех, кому хоть один раз вверили в руки контроль лишь только одним образом — из них рвется то, что они в себе подавляют. И чтобы задеть это больное место нужно так мало…
Один только маленький шажок…
Один крохотный шажок вперед с очень хищным выражением на лице, и улыбка с лица Верещагина испаряется. Я прям слышу, как где-то внутри него что-то щелкает, реагируя на госпожу. На меня! Да, реально Нижний. Слишком четко реагирует на попытку подавления с моей стороны. Импульсивно, подсознательно, но как же четко…
Первый доминант в жизни всегда оставляет неизгладимый след. И чтобы избавиться от этого желания уступить и покориться мне — Верещагину придется приложить больше усилий. Особенно если он будет так старательно отказывать себе в этом.
— Кажется, вы не выспались, Антон Викторович, — нежно улыбаюсь я, — лежать было неудобно? Что-то беспокоило?
Его наливающиеся кровью глаза — вот моя награда. Чистая эмоция, почти ощутимая на вкус. Ну что ж, ненависть — она и вправду лучше безразличия. Есть хотя бы чем себя утешить.
— Какая вы бесстрашная, Ирочка, — сладко улыбается Верещагин, — проверка вас не пугает? Я восхищен.
— Мне бояться нечего, у меня все корректно, прозрачно и проводится по графику, — хладнокровно отрезаю я.
— Смелое заявление, — Верещагин похрустывает костяшками, будто предвкушая «сражение» с моей финансовой отчетностью, — впервые за семь лет моей практики вижу честного и исполнительного бухгалтера. А я-то думал, что вы, как динозавры, вымерли. Хотя на слово я же вам не поверю, думаю, вы сами понимаете, Ирочка?