Самому интересно понять, насколько жестокие моим идиотам я устрою репрессии. И как же жаль, что гильотина — не входит в список одобряемых законом дисциплинарных взысканий. Некоторым её очень не хватает. Голова же явно натирает. Ну, по крайней мере — Наталье, что подменяет Хмельницкую во время отпусков.
Перевода ей не видать, пусть девочка сильно не раскатывает губу. Не могу себе представить какие доводы она должна мне привести, чтобы я смирился с её присутствием в моей бухгалтерии.
Все сильнее одолевает нежелание пускать Хмельницкую в это её увольнение. Слишком уж хороша эта стерва. Прав был Геныч, найти ей замену будет сложно. Это только на взгляд ведь рынок труда переполнен работниками бухгалтерской сферы, на деле же вечно оказывается, что эта — ворует, эта криворукая, а эта — и то, и другое, да еще и перечисления в фонды и в налоговую вечно задерживает.
Но если Ирина останется — у меня перед глазами будет и напоминание о вчерашнем дне. О порке.
И если она будет тут, если будет мельтешить перед моими глазами — сколько я выдержу?
И в какую задницу прохерится мой имидж, если, не дай бог, кто-нибудь узнает?
Даже если бы она снова вернулась к этому своему асексуальному имиджу, я все равно видел бы вместо неё сучку в кожаных брючках, облегающих её бедра настолько плотно, что никаких разрезов не надо, чтобы подчеркнуть её сексуальность.
Я все равно буду видеть в ней Госпожу… Я уже в ней её вижу.
И поэтому — она не может оставаться в моей фирме.
Открывается дверь кабинета Хмельницкой, и мой взгляд сам дергается к дверям.
Я на самом деле хочу её снова видеть.
Вот просто — бля!
Облом. И облегчение сразу.
В дверях кабинета Хмельницкой стоит Игнат и задумчиво на меня пялится. Кому-то нечем заняться?
— Где у нас Ирина? — с интересом спрашивает Третьяков, а я припоминаю, что вчера он посылал Хмельницкой розы… И, кажется, в ту самую корпоративную субботу называл Смалькова Иудой…
Интересно, кто из них Иудушка-чемпион?
Так, стоп, я не буду ревновать Ирину. Я уже помню, до чего меня довела моя ревность.
До чего довела? До двух самых охеренных часов твоей жизни, Антон Викторович?
— Отошла, — сквозь зубы выдыхаю я, сцепившись с этими мыслями — и с одним очень упрямым столбцом в таблице, одновременно.
Ведет пока, увы — таблица. Но по крайней мере обострившегося извращенца я затолкал куда поглубже.
— Не в мир иной, я надеюсь? — с иронией уточняет Игнат, оглядывает кабинет, притормаживая взглядом на ноутбуке на столе Хмельницкой. Ну, или на сумке, висящей на спинке стула, но на мой взгляд, факт ноутбука куда интересней.