От синяка это, разумеется, не спасет, но холод к пылающей от удара коже — это приятно.
Интерлюдия такова, что я сижу в кабинете Смалькова на широком диване, а идиотка Ивановская — скулит и бросает на меня яростные взгляды из угла кабинета. Вытирает с кукольного личика потеки туши — она тут рыдала в три ручья и, кажется, намерена продолжать давить на жалость.
И поделом тебе, болонка безмозглая. Будешь знать, к кому ты можешь лезть со своими разборками.
Спокойной меня назвать нельзя. Меня мелко потряхивает — причем даже не адресно к Ивановской, а вообще — сегодняшний день явно решил посоревноваться с субботой в донности.
Качеством корпоративное «знакомство с коллективом» перещеголять сложно, а вот количеством концентрированных ударов по голове — вполне себе.
А Ивановская… Дура — она и в Африке дура. И злиться на это «дитя цветов» бесполезно. Она еще из школы не выросла, где из-за одного мальчика девочки непременно драли друг другу волосы. Это я терпеливая и знаю место, где можно выпустить гнев, а у Ивановской такого места нет, и про самоконтроль она не слышала.
Дверь кабинета распахивается с такой резкостью, кажется — её хотели сорвать с петель. О да, точно, чем дальше — тем хуже. Кто сомневался? Вот вам доказательство.
Вот это — больно. Очень. Раз за разом показывать мне мое заветное яблоко, которое мне дали только откусить, а потом сказали — ни-ни, неприкосновенно — вот в чем истинная жестокость этой скотской леди — Фортуны.
Я ж сама ушла из кабинета, дав ему возможность свалить и не травить мне мои болячки дальше. В конце концов, мы все выяснили, ему кадрить меня больше не имеет смысла — он должен был свалить. Глядишь, я бы и выиграла время. До планерки, до завтра, а потом — уже и до увольнения. В конце концов — не так и сложно свести встречи с начальством к минимуму, если ты в них не заинтересована.
Вот только планам моим положили конец уже через пятнадцать минут после моего ухода из кабинета.
Ухода, отступления — без разницы. В плане Верещагина я согласна признать свое поражение.
Верещагин оглядывает собравшихся в кабинете Геннадия Андреевича нас всех с кровожадностью киллера. Прям видно, как настойчиво он хочет повод, чтоб ко мне прикопаться.
— Знаете, есть только одна вещь, которую я ненавижу больше, чем отвлекаться от аудита, — убийственно произносит Антон, — это отвлекаться от аудита из-за тупой бабской драки.
Ну, если быть занудной и педантичной — я бы не назвала произошедшее «дракой».
Разве что, «я вымыла этой дрянью пол в туалете». Потому что никто не может безнаказанно делать больно мне. Но это не очень корректно. Поэтому вслух я это не скажу.