Индюшонок многозначительно посмотрел на Володю, который стоял рядом и ел его глазами. Володя криво усмехнулся
– Вот мужа спрОсите… так вот! Вам надо за горлом следить. Я вам адресок дам, это профессор, друг моего отца. Он спец. И очень советую, очень. Иначе потом будете жалеть.
…
Так чирикали воробьи, что в ушах стоял сплошной звон, но это было очень приятно. Геля сидела на лавочке, опершись спиной о нагретую ребристую поверхность спинки, и блаженно прижмурившись как котенок, дремала. Одно то, что ничего не болело и поворачивалась голова, не говоря уж об обожаемом крепком чае с лимоном, который наконец можно было выпить без кинжала в горле, уже было счастьем.
И было еще одно. То родство, какое то кровное, которое появилось между ней и мужем, и радовало и пугало. Сначала она жутко стеснялась, что Володя, в дни ее полного бессилья делал все. Выносил, мыл, убирал, переодевал. Стирал ее и Иркино белье, пыхтя на кухне, как большой кит. Готовил, на выходные забирал Ирку от матери, ходил по магазинам и аптекам, бегал по врачам. И ни разу, ни во взгляде, ни в тоне, Геля не заметила не то что раздражения – легкого недовольства даже. Только беспокойство. Только любовь…
Сама она не была такой. Даже, когда Ирка заболела жутким гриппом, а потом еще месяц кашляла по ночам, заходясь и захлебываясь, Геля ловила себя на мысли, что если дочка еще раз заноет, то она пойдет и своими руками придушит этого противного поросенка. А поросенок, каждый раз встречая заспанную маму, кашлять резко переставал и светил на нее яркими неспящими глазенками. Вот, убила бы!
…
– Ну чееееу, мать? Очухалась слегонца?
Геля открыла глаза. В лучах уже заходящего солнца, у калитки, вырисовывалась плотная фигура. Верка!
– Ну слава ятсы… А то мы тут уж с мужиком твоим задолдонились за тебя трястить. Раз думали, отходишь уж, задыхалась. Где такие нарывы то нажила? Небось с цЫганом своим челмокалась?
Геля лениво щурилась, солнышко уже припекало. «Вот ведь дура. Не умнеет ведь. И ведь не обижаюсь, она ребенок будто совсем», – думала она. Мысли тянулись медленно и густо, как сироп.
– Да ладно, шутю.
Верка подсела к Геле на лавку, пахнуло спиртным.
– Мы тут с Вованом твоим, нет-нет, а вжбаним вечерком. От грусти. Он любитель у тебя, вроде. Нет?
– Вер. Ты что, пьешь, что ли?
– Да так… чо та грусть-тоска заела. Не знаю куда свою головушку прислонить -то.
Верка по-бабьи подперла щеку и завыла -заныла, что-то тягучее, то ли плач, то песню. Потом резко прервалась, хохотнула, тряхнула пышным хвостом, стянутым на затылке атласной лентой.