Слёзы бессилия покатились из глаз, когда попыталась встать. Громкий всхлип отдавался оглушительной болью в висках, пульсирующими приступами в затылке, яркими вспышками перед глазами. Болезненно, словно тысячи вонзающихся в конечности иголок, прокатилась по сосудам кровь, медленно возвращалась чувствительность. Нужно переждать, перетерпеть, чтобы повторить попытку. Ладонь, с усилием тянущаяся к шершавой стене, двоилась перед глазами. Пальцы измазаны какой-то липкой мазью, непослушные, отказывались двигаться. Раздирающая боль обожгла изнутри при попытке сглотнуть сдавливающий горло ком. Казалось, что сегодня боль стала смыслом жизни. Подступила тошнота, в глазах снова потемнело, теперь перед ними не было ни дрожащей руки, ни стены, за которую так отчаянно цеплялась.
Поймав сознание в очередной раз, Аня поняла, что находится от стены намного дальше, чем казалось изначально. Эта мысль отчего-то обрадовала… может, и не было того бессилия, а только лишь обман зрения. Но радость оказалась недолгой, ровно до того момента, как поняла, что теперь её положение изменилось: Аня сидела, подпирая ту самую стену, за которую цеплялась, а перед глазами находится уже другая. Правда, такая же грязная, облезлая, с повреждённой штукатуркой. Почему-то именно штукатурка интересовала больше остального. Другие мысли разбегались в сторону, не позволяя себя поймать. Теперь боль была иная. Не такая острая, не такая оглушающая. Можно было точно ощутить собственные ладони, которые, принося боль, вцепились в жёсткую планку под коленями. Изображение перед глазами плыло. Не получалось поймать фокус, точки соприкосновения. Зато отчётливо слышался запах. Запах сырости, затхлости, смешанный с вонью бесплатного туалета в придорожных кафе. Снова затошнило, но стало легче, как только прикрыла глаза. Кажется, она опять легла… или упала.
В чувство привёл громкий оклик. Будто Аню кто-то звал. Примерно таким басом обычно кричала подруга Ирочка. Милейшая девушка ростом чуть больше метра пятидесяти была наделена на удивление низким голосом. Она всегда обращалась к Ане по фамилии и говорила таким тоном, будто имеет не менее дюжины претензий. На самом же деле, интонация носила шуточный характер и не прятала за собой никаких помыслов и обоснований.
От громкого звука Аня поморщилась. Сердцебиение участилось, а тошнота подступила к самому горлу. Пришлось приложить усилие, чтобы подавить рвотный позыв и ещё усилие – чтобы встать. Сейчас это казалось задачей вполне решаемой и особых трудностей не принесло. Правда, перед глазами по-прежнему двоилось. Стены так и не изменили цвет, неприятный запах уже не был таким навязчивым, а у возвышающегося над Аней мужчины на лице заострилось нетерпение.