Тогда и вправду, бес попутал Пелагею. Что случилось, какой дьявольский огонь поджег ее кровь дурную, а влепилась она в Алексея всей душой, как приворожили. В тот день, когда он в их дом попал, как старуха его из могилы вытянула, Иван не вернулся. Только сосед приехал, сообщил Пелагее, что муж задержится на неделю-другую, уж больно выгодную ему работу предложили, начальничка одного кабинет мебелью обставить какой-никакой. А столяр Ваня был отменный – такие стулья, табуреты и столы делал – глаз не оторвать. Если что и комод мог соорудить, им к свадьбе сделал, до сих пор бабы от зависти губы кусают. Он и остался. Деньга то всегда нужна, хозяйство, хозяйством, а соль с сахаром, мучицу и конфеты дочушке покупать надо. Да и пообносились они. Пальто надо, шубейку, да и Поле тулупчик лишним не будет, зимы на Карае, хоть и короткие, а лютые. … Хорошо работу нашел, потерпят они без отца-то…
А Леша-то, раз – и остался…
В ту ночь гроза была, не приведи Господь. Небо черное легло на деревья, как свинцовая плита, аж ветви согнуло, все стихло, воздух погустел, даже тянулся кисельно. Пелагея задала скотине, все позакрывала, накормила дочушку, помолилась. Села на диванчик перед окном, а на дворе страх такой, что волосы дыбом. Первая молния, толщиной с руку ударила прямо почти в палисадник, хорошо не разбила старую вишню. Потом еще одна, и еще. Поднялся ураган, рвало деревья, как льняные кустики, било в крышу, казалось, еще чуть – и дом унесет, словно легкую коробочку. Пелагея вытащила Нюрку из кровати, положила ее рядом, накрыла одеялом с головой, потом легла сама, зажала уши ладонями, зажмурилась, затаилась. Очередной удар оглушил так, что зазвенело в ушах, Пелагея вскочила, бросилась к иконам, упала на колени.
– Господи, свят, свят, Матерь божья оборони, Господи спаси.
Она с перепугу забыла все молитвы, только мелко-мелко крестилась и повторяла одни и те же слова
– Господи, свято имя твое, Оборони.
И снова молния, как горящий серебром ствол сказочного дерева засияла среди пустой дороги. Пелагея решила бежать с дочкой в сени – та тихо, нет окон и не так страшно. Но, когда она обернулась, в проеме дверей, освещенный бешеной игрой молний, стоял Алеша…
…Батюшка ее не стыдил. Молча выслушал, положил сухонькую руку ей на голову, пошептал что-то еле слышно, покропил водичкой. Потом заставил подняться, посмотрел прямо в глаза.
– Ты Пелагея вот что. Грех твой большой, но Бог, он милостив. Ты дальше беды не натвори. Иван мужик добрый, но не простит он тебя. Сломать легко, но такую жизнь, как у вас сломать, большой дурой надо быть, прости Господи. Ты его, Алешку, завтра в табор отправь, как старая Лачи тебе сказала. И забудь. И похорони. Дочь пожалей и мужа. Иди. С Богом.