Анна посмотрела в хитрые глаза подруги, которые при имени парня вдруг маслянисто засветились, и кивнула, сама не понимая, что творит.
– Кручу. А что не крутить? Так что не лезь.
Весь следующий день Анна пролежала на кровати в своей комнате. Погода как-то враз начала портиться, поднялся ветер, тяжелые тучи закрыли и так низкое осеннее небо, но цыганская свадьба куролесила вовсю. Через плотно закрытое окно до Анны доносилась музыка и песни, подвыпившие крики гостей и возбужденный женский визг. На удивление ей совсем не хотелось, как раньше, прокрасться к окну и посмотреть туда, на чужое и горькое веселье.
Она лежала и лежала, закрыв глаза, но не спала – так, не сон, не явь. Ветер хлопал неплотно прижатыми ставнями, пробирался сквозь рамы, выстужал последнее тело, и Анна лениво думала, что неплохо бы растопить печь, мать с отцом вернутся, а в доме тепло. Она кое-как заставила себя встать, пошла через кухню к печи и тут, прямо у своей комнаты, ее поймал Алексей. Втянул к себе, стиснул сильными руками и начал целовать – нагло, сильно, по-хозяйски. Он был пьян, нетерпелив, грубоват, но Анна его не останавливала. Просто гнулась в его руках, ломалась, как травинка под сапогом.
раклори – русская девочка
Дандвари – русская
Романы чай – цыганская девушка
Чириклы – птичка
Романо рат – цыганская кровь
Ягори – огонь, женское имя
Хачен, нэ на татькирэла – горит, но не греет
– Ты с ума сошла! Вода холоднючая, аж руки стынут, куда лезешь. Охолонь
Анна с Марьей сидели на небольшой лавочке, которую сосед мастерски приладил на свои мостки – большие, прямо королевские, похожие на плот, качающийся на вздыбившихся волнах забеспокоившегося осеннего Карая. Сосед ничего не имел против, что девчонки здесь купаются и полощут белье, и они обожали тут сидеть, болтать, мечтать, глядя на темную воду. Анна куталась в теплую шаль поверх тонкого пальтишка, а Марья скинула одежду и смело шагнула на ступеньку вниз – собралась нырять.
– От студеной воды кожа будет светиться. Я только макнусь. Мамке не говори.
Анна смотрела на ее тело – и вправду, светится. Фигура у Марьи была такая, что только картины писать. Грудь точеная и пышная, талия осиная и крутые бедра, переходящие в высокие, как у кобылицы ноги, но самое главное – кожа. Кожа у нее была фарфоровая, нежная, гладкая, шелковая на ощупь и сияла. Если бы Анна сама не видела фигуру подруги, то расскажи кто – не поверила бы. «Писаная», – говорила про нее Пелагея, – «А ты кузнечик худой, кожа да кости». Анна понимала, что мать шутит, в зеркале отражалась фигурка даже очень, но до Марьи ей было, конечно, далеко. Да еще эти волосы золотые ниже попы – русалка, не иначе.