Картины Дульсе понятны лишь знатокам, они сложные и заумные, особенно в последнее время, когда художница увлеклась абстракцией.
Голос же Луситы способен покорить каждого, независимо от культурного уровня, социального положения, возраста.
«Лус, Лус! Отчего ты не со мной!» — мысленно звал он.
Жан-Пьер сбился с дороги. Он брел ночными улицами Вены, не замечая красот австрийской столицы. Везде — в искусно освещенных особняках, в подсвеченных фонтанах ему виделся лишь один образ: Лус повсюду преследовала его.
Лус поющая... Лус, дающая интервью... Лус в костюме Изольды... Лус... обнаженная!
Нет, он, Жан-Пьер, не из робких! Он не позволит торжествовать этому бразильцу.
Он вступит с ним в поединок и победит! Он завоюет это женское сердце. И это прекрасное женское тело тоже. Чего бы это ему ни стоило.
Но... Как же Дульсе? Как же Пабло? Ведь они с Жан-Пьером очень дружны и Пабло никак не ждет предательствам его стороны. Пустяки! Сейчас век свободных нравов. И Дульсе, и Пабло должны будут простить. И потом, можно сделать так, чтобы они ничего не узнали. А если все-таки узнают...
Но, в конце концов, что дороже: семейный мир и спокойствие или его, Жан-Пьера, жизнь! Да, речь идет именно о жизни и смерти. Если он не добьется благосклонности Лус, он просто-напросто умрет!
Жан-Пьер мысленно нарисовал картину своих собственных похорон, и ему стало очень жаль себя. Гроб был весь засыпан цветами, и над ним склонилась Лус. Она оплакивала умершего и проклинала себя за несговорчивость, которая привела к такому печальному исходу...
Сесария тяжело шла по улице. В этот предрассветный час людей на улице, практически не было — время преступников уже прошло, а время честных людей еще не начиналось. Встретиться ей могла разве что такая же, как она сама, торговка, желающая занять место поудобнее и побойчее. Придешь на полчаса позже — глядь, а уже сесть можно только где-нибудь сбоку, куда покупатели и не доходят, и потом сиди до самого вечера, пока не распродашь товар.
Шла она налегке — главное, занять место, а там ее сын Чус привезет мешок с жареной кукурузой. При мысли о сыне Сесария вздохнула—еще год назад он и подумать бы не мог, что его мать станет торговать на базаре, а он сам, квалифицированный рабочий, будет вместе с женой жарить кукурузу на продажу, но, увы... В цеху произошла авария, Чус получил травму и теперь остался хромым на всю жизнь.
Разумеется, предприятие заплатило ему довольно приличную сумму — на нее семья, жила целый год, но лечение стоит дорого, а проедать все до последнего сентаво не хотелось. Вот и пришлось Сесарии на старости лет податься в торговки.