Жизнь больше не имела смысла. Рано или поздно Жан-Пьер поймет, что она пустоцвет, и оставит ее. А она на всю жизнь до самой старости обречена, провожать горькими взглядами чужих детей и отчаянно завидовать Лус. А потом эта зависть перейдет в ненависть, Дульсе станет желчной и злобной, отвратительной, всеми ненавидимой старухой. Нет, она не хочет, не желает такой жизни!
Неожиданно она с размаху налетела на кого-то, машинально пробормотала извинения и метнулась было в сторону. Но сильные руки вдруг крепко обхватили ее за плечи и встряхнули.
— Дульсе! — как будто сквозь толстый слой ваты услышала она.
И подняла затуманенные слезами глаза.
Пабло в белом халате склонился над ней, пытливо заглядывая в лицо.
— Что ты здесь делаешь, Дульсе? Что случилось? Почему ты плачешь?
— Ах, оставь меня! — отчаянно дернулась Дульсе.
Но Пабло уже силой тащил ее за собой по запутанным переходам клиники.
Он буквально втолкнул ее в свой кабинет и запер дверь. Дульсе опустилась в кресло, уткнувшись лицом в ладони, не в силах остановить рыдания.
Пабло порылся в шкафчике, накапал в стакан успокоительного и заставил Дульсе проглотить, с трудом разжав ей стаканом зубы.
— Все кончено... — вдруг безнадежно прошептала
Дульсе, подняв на него безжизненно потухшие глаза.
Пабло не на шутку перепугался. Он видел, что Дульсе вышла из диагностического отделения, и самые страшные предположения заставили его похолодеть. Он сел рядом и взял Дульсе за руку, заставив себя говорить с ней успокаивающим тоном опытного врача.
— Какой у тебя диагноз? Скажи мне, может, все не так уж страшно. Ты ведь знаешь, сколько людей мы вернули к жизни в нашей клинике. Безнадежных ситуаций не бывает. Всегда можно попытаться что-нибудь сделать. Главное, вовремя начать лечение...
Его голос был таким уверенным и убежденным, хотя сам Пабло втайне боялся, что Дульсе произнесет роковые слова, Неужели опухоль? Как это несправедливо... Дульсе так молода... Главное, сейчас успокоить ее, снять паническое напряжение, заставить поверить в эффективность лечения.
А потом? Он представил, что ему придется ее оперировать... Прятать глаза, объясняя Жан-Пьеру и Лус, что ничего нельзя было сделать... Всю жизнь чувствовать свою вину за бессилие медицины.
Нет, Дульсе не должна почувствовать, что он сам напуган.
Пабло ласково погладил ее по руке.
— Расскажи, малышка, не бойся. Ты ведь знаешь, я здесь царь и бог. Может, именно я смогу тебе помочь.
— Нет, Пабло, — горько покачала головой Дульсе. — Здесь ты абсолютно бессилен.
И неожиданно для себя она вдруг, запинаясь, выложила ему все. И свои тайные страхи, и горькие мысли, и даже призналась в жгучей зависти к Лус, сумевшей родить дочку.