. Болтун-птицелов как воды в рот набрал. Он даже оглядывался редко, опасаясь наткнуться взглядом на безликого.
Вот, обернулся.
— Прошу прощения, господин! Ваш слуга…
Дурной у меня глаз. Все испортил.
— Что с ним?
— Он перестал хромать! Моя жена говорит: ходьба по холмам очень полезна. В особенности если каждый день…
Похоже, Мигеру надоело изображать хромого. Здесь, в безлюдной местности, он отбросил всякое притворство. Разыгрывать представление перед единственным зрителем — недотёпой Кэцу — каонай счёл излишним.
— Твоя жена — истинный подарок судьбы. Ее высказывания полны сокровенной мудрости. Если она еще и умеет варить суп…
— Умеет, господин!
— Вот-вот. Сам видишь, моему слуге полегчало. Пару дней, и бегать начнёт — не угонишься.
Мудрость жены я и впрямь оценил по достоинству. Понятно, зачем она это муженьку вдалбливает: чтобы не бездельничал, пропитание для семьи добывал.
Отмахав с десяток тё[66], мы вошли в лес. Тропа исчезла под сплошным ковром листьев. Он простирался во все стороны, сколько хватало глаз. Облачная пелена над головами прохудилась, разодранная ветками. В разрывах мелькало солнце. Я прикинул, что время уже за полдень.
— Пришли, господин. Вот она, хижина. Тут, значит, всё и случилось.
В просвете меж деревьями виднелась… Ничего себе хижина! Вполне приличный дом, не меньше нашего. Из досок, кстати, не из бамбука. Ну да, из чего ещё лесорубам дома строить? Сколочено грубо, но прочно. Крыша — из вязанок соломы, посеревших от времени и дождей. Веранды нет. Людей не видно. Дыма тоже нет. Даже не пахнет дымом. Я приложил палец к губам, постоял, вслушиваясь.
Тишина. Лишь ветер тоскует в облетающих кронах. В отдалении каркнула ворона.
— За мной.
Дверь открылась нехотя, со старушечьим ворчанием. Ладони сами легли на рукояти плетей. Краем глаза я заметил, как Мигеру перехватил свою клюку — так берут меч наизготовку. Это он правильно. Вряд ли, конечно, нас ждёт засада…
Птицелов остановился поодаль, шагах в десяти. Подходить ближе Кэцу не собирался. Он и там-то себя чувствовал неуютно. Я сделал вид, что приказ следовать за мной к птицелову не относится. Испугается, сбежит, лови его потом. Махнул рукой слуге: ладно, к тебе тоже не относится, стой где стоишь.
Всё, захожу.
Я снял обувь и шагнул вперёд.
В первый момент показалось, что весь дом состоит из единственной большой комнаты. Пустой: никого и ничего. Ну, почти ничего. Когда глаза привыкли к царившему внутри сумраку, я различил аккуратную стопку ветхих циновок в углу, грубо сколоченный некрашеный стол высотой мне по колено. На полке — горшки и глиняные миски.