— Да тише ты, сумасшедшая, — красивые губы растягиваются в искренней улыбке, являя миру белоснежный жемчуг зубов. — Я же, по-моему, уже сказал, что не псих. Не вижу смысла повторять это дважды. Словоблудие — признак слабости.
Подбородок дрожит, словно я забралась в ледяную прорубь. Он дрожит и дрожит, и никак не хочет останавливаться. По щеке полоснуло что-то горячее.
Слеза?
— Где мой сын, Кай? — сдавленно шепчу и едва слышу саму себя. — Скажи мне, где он?
Он прекращает смеяться и смотрит на меня с каким-то добрым сожалением. Наверное, так я смотрю на Мишу, когда он очень просит сладкое до горячего, а я не могу исполнить его просьбу, потому что так можно перебить аппетит.
— Кай, прошу… — повторяю его имя. На курсах психологии говорили, что это сближает людей, стирает между ними грани. Если назвать по имени обидчика, его это отрезвит. Хрень собачья. Револьвер в сумочке — вот что по-настоящему отрезвляет обидчиков. А у меня даже сраного дезодоранта с собой нет, чтобы херакнуть струёй фарнезола и триклозана в его изумительные глаза.
— Твой сын в полном порядке. В тёплом надёжном месте, и за ним приглядывают ответственные люди. Сейчас он смотрит…. — Кай хмурится и замолкает. Достаёт свой мобильный и что-то читает на ожившем экране. — …Смешариков и ест хлопья с молоком.
— У него на коровье молоко аллергия. Сыпь, — шепчу, то ли ему, то ли самой себе…
Кай понятливо кивает и что-то бегло набирает на дисплее. Видимо, отправив сообщение, убирает телефон снова в карман.
— Не волнуйся, пожалуйста. Я не сделаю твоему сыну ничего плохого. Обещаю.
Он произносит это таким тоном, словно в том, что он сделал, нет ничего необычного.
Украсть чужого ребёнка? Да так все делают. Чем он хуже? А то, что Миша у него — сомнений не остаётся.
Ставлю локти на колени и утыкаюсь лицом в ладони. Я плачу. Не громко, не навзрыд. Просто плачу от пусть небольшого, но облегчения.
Ведь если ребёнку хотят сделать плохо, его же не развлекают мультфильмами и не кормят хлопьями, верно же? Или…
— Кай? Зачем я тебе? — поднимаю на него зарёванное лицо и смотрю в чистые синие глаза. Мне плевать, что тушь потекла, а нос распух, мне всё равно, привлекательно я выгляжу или нет. Я просто хочу знать, что мой ребёнок в безопасности.
— Натали! Соберись. Тридцать один год, а ведёшь себя словно пугливая школьница. Ой, — смущённо улыбается (эта чёртова улыбка!), — двадцать пять, конечно.
— Если тебе нужны деньги — у меня их нет. Хочешь, забирай машину, — на удивление холодно проговариваю свои недавние мысли. — Ещё у меня есть двухкомнатная квартира с хорошим ремонтом. Это займёт время, но…