За спиной раздаётся смех. Сначала он сдержанно хмыкает себе под нос, а потом смеётся в голос. И его смех, такой задорный, живой, никак не вяжется с заточками и разговорами о перерезанных артериях. Так смеются молодые парни — хозяева жизни, у которых вся эта жизнь впереди, но не которые крадут чужих детей и планируют прикончить украденную ранее с парковки женщину.
Ему идёт смех.
— Ты меня развеселила, спасибо.
— Скажешь спасибо, когда пойдёшь шарить по кустам в поисках своего обрубка.
Он резко перестаёт смеяться и, бросив борьбу с узлом, хватает меня за волосы и притягивает к себе. Моё тело по инерции припечатывается к его, я ощущаю лопатками его бетонную грудь, а задницей — ширинку.
— Он тебе ещё пригодится, дурочка. Ты будешь умолять меня засунуть его в твой рот.
— Давай прямо сейчас, ускорим задуманное. У меня острые зубы.
— И язык. И ты знаешь, мне это даже нравится, — шепчет он в мой висок, и его правая рука скользит от плеча к груди, затем быстро перемещается по телу к бедру и забирается под юбку. Он не лезет ко мне в трусы, просто держит ладонь на резинке чулка и прерывисто дышит мне в затылок. Господи, да у него эрекция… — Скажи спасибо, что это я, а не какой-нибудь психопат.
— Ты и есть психопат, — сипло дышу сквозь стиснутые зубы, ощущая, что хожу по лезвию ножа.
Терпкий коктейль из ненависти, страха и… пробирающейся сквозь тернии всего этого дерьма похоти. Страшная штука. Лучше обпиться кровавой Мэри и блевать до горькой желчи, чем просто понюхать ядерную смесь, что сейчас плещется во мне. Я поняла, я не его боюсь — себя.
— Возможно, ты права, Натали. Возможно.
Он отпускает мои волосы и, оставив на бедре ожог ладони, отстраняется, а через ещё мгновение с моих глаз слетает повязка…
Свет в комнате совсем тусклый, но моим глазам, привыкшим к полной темноте, всё равно стало больно. Жмурюсь, прижав ладонь к лицу. Долго и мучительно моргаю, привыкая, что я снова зрячая. А значит, передо мной открываются удивительные возможности…
Убираю от лица руку и, всё ещё щурясь, осматриваюсь по сторонам. Что за… Комната словно декорация к фильму о средневековье: огромная кровать с добротной дубовой спинкой, резное трюмо, явно прошлого столетия, тяжёлые парчовые гардины и картины в позолоченных рамах. И этот запах — тяжёлый, густой, здесь явно никто не жил долгое время.
Но рассматривать антураж нет времени: первое — найти какое-то средство самозащиты, второе — путь для отступления.