Он неторопливо подходит ближе и, зажав между своих коленей мои бёдра, нежно проводит тыльной стороной ладони по щеке.
— Сначала я отымею в рот тебя. Потом делиться не захочешь.
Со всей возможной яростью вцепляюсь ногтями свободной руки в его всё ещё влажный бок и не без удовольствия вижу, как шёлковая кожа расходится кровавыми полосами.
Он морщится и что-то шипит себе под нос, а потом перехватывает мою руку. Мне больно, но я чувствую, что могло бы быть ещё больнее. Какого чёрта он меня щадит?
— А ты горячая штучка, — смотрит на свой истекающий кровью бок, и вдруг его идеальное своими пропорциями лицо озаряет хулиганская улыбка. Счастливая улыбка. Ему однозначно больно, но синие глаза сияют задором.
Он стоит совсем близко, я чувствую аромат его холёного вымытого тела, вижу, как блестят на его коже капли воды, и как из наполовину расстёгнутой ширинки показывает свою мощь набирающая обороты эрекция.
Господи, он точно ненормальный. Почему он не в психиатрической лечебнице для таких же повёрнутых мазохистов? Почему он свободно ходит по торговым центрам и крадёт людей?
— Не делай так больше, не надо, — спокойно произносит он и, освободив из плена своих ног мои колени, отходит на пару шагов назад. — Наручники не потому, что мне приятно видеть тебя скованной, они нужны для того, чтобы ты не натворила каких-нибудь глупостей. Например, не попыталась выпрыгнуть в окно или ещё что-нибудь подобное. Мы ещё многое должны сказать друг другу. Поэтому пока только так, извини.
— Ты! Больной! Ублюдок! Больше мне тебе сказать нечего.
— Это ты сейчас так думаешь. Через неделю мы будем просыпаться вместе. Ты будешь хотеть меня. Да ты уже меня хочешь, — снова эта улыбка и развязный взгляд себе между ног. — Так зачем ждать неделю?
— Бравировать членом? Дёшево. Дёшево и тупо, — отворачиваюсь и взбиваю свободной рукой подушку. — Я хочу спать. Проваливай.
— Да, нам надо выспаться. Завтра нас ожидает тяжёлый день, — легко соглашается он, и я воочию вижу, как он ложится со мной рядом. И не понимаю: с достаточным ли ужасом я это вижу?
Но он не ложится рядом: он возвращается в ванную комнату, забирает свои вещи, а затем, выключив торшер, выходит из комнаты. Щёлкает замок, раздаётся скрежет задвижки засова.
— Спокойной ночи, Натали, — ласково шепчет он, и кажется, что даже мёртвое дерево потекло тягучими смолами от томного тембра его сладкого голоса.
— Пошёл нахер. Сдохни! — рычу в ответ и слышу по ту сторону двери беззлобный смех и шуршание шагов по старому скрипучему паркету.
Он ушёл.
А я осталась одна, в неприветливой темноте чужого дома. Прикованная наручниками к кровати красивым словно бог ублюдком, который моложе меня на треть жизни. Ублюдком, которого ненавидит моя голова и к которому безотчётно тянется глупое тело.