Я теряюсь. Боюсь взять в руки и открыть. Это же не предложение руки и сердца, нет? Иначе я не знаю, как себя вести. Я не готова. Слишком плохо знаю его и вообще…
— Открой, не бойся, — подбадривает он меня, и я решаюсь. Всегда можно подобрать очень осторожные и аккуратные слова если не отказа, то уклончивой демонстрации своего несогласия. По крайней мере, не сегодня, не сейчас.
На бархате — золотая цепочка с кулоном. Летящая чайка. Это красиво. И… очень мне по духу. И по сердцу. Он угадал? Или… знал?..
Я поднимаю глаза, чтобы поблагодарить. На этот раз — по-настоящему искренне, но не успеваю.
— Танька! — в комнату вваливается Летка. Глаза навыкате, лицо пунцовое. На лбу — испарина, по вискам струится пот, волосы стоят торчком.
Бежала. Спешила. Выглядит не очень, мягко говоря. Но именно поэтому я выпрямляюсь, сжимая до боли в руках бархатную коробочку.
Я не жду ничего хорошего, потому что приличные девушки в подобном виде на день рождения горячо любимой подруги не являются.
Впрочем, Летка могла делать всё, что ей заблагорассудится. Её отец — заместитель мэра города. Мэры менялись, а Леткин отец — нет. Неубиенный ни при какой власти. Поэтому Летке прощали всё и всегда.
— Танька! — шумно дышит подруга и пытается перевести дух. — Там… Король вернулся!
Всего два слова. Как выстрел. Как пуля в сердце навылет.
И время поворачивается вспять.
Таня
Прошлое. 10 лет назад
О Короле гудел весь район.
Жил он в соседнем дворе, но заговорили о нём недавно. Не разговоры, а пожар: Король то, Король сё. Его любили, обожали, боготворили. Ненавидели, боялись, презирали. Но никого он не оставил равнодушными.
О Короле не знал разве что слепоглухонемой. Нет, он не был бандюком, но местным авторитетом среди молодёжи — однозначно, кумиром девчонок с пелёнок и до восемнадцати — безусловно.
— А ты видела, видела, как он подтягивается на турнике? — спрашивала, азартно блестя глазами Маринка.
— Ещё бы! — трясла непокорной гривой Летка. — На него полдвора ходит тайком смотреть!
На что там глядеть, я не понимала. В мои девять с хвостиком лет он казался мне страшным, хмурым и слишком взрослым. Маринка с Леткой в одиннадцать считали почему-то иначе.
— Мала ты ещё, — вздыхала Виолетта и по-отечески похлопывала меня по плечу. Это страшно злило.
С Леткой и Мариной нас роднил бунтарский дух. Только с подругами я могла быть настоящей, не прятать под панцирем своё настоящее «я».
Это, что называется, дружба навечно. Летка и Марина — одногодки. Вместе в детский сад ходили, вместе в школу пошли, за одной партой сидели. Я на два года меньше, но до того, как разговоры о Короле ворвались в нашу дружбу, мы были на равных.