Чернобыль в нашей памяти (Адерихин) - страница 39
Знаешь, сколько из этих загорающих сегодня выжило? Я тебе гарантирую: никто из них не выжил. Никто…
У ликвидаторов не было какого-то временного срока, который они должны были отработать на станции, прежде чем поехать домой. Зато была доза облучения, при которой тебя отправляли обратно. При составлении плана завтрашних работ учитывался уровень пойманной тобой радиации. Мало набрал — значит, завтра пойдёшь туда, где наберёшь много. Много набрал — пойдёшь туда, где наберёшь поменьше. Или вообще в детском садике останешься, полы мыть.
23 июня 1986 года меня направили под самый реактор. Водород — газ без цвета, вкуса и запаха. При определённых условиях он превращается в гремучий газ. Водород не может почувствовать ни один человек. За исключением подводников. Эти не знаю чем, но водород чувствуют. У них на водород сторожевая точка в мозгу. Вот и наш дозиметрист, недавно уволившийся в запас мичман Северного флота, что-то такое почувствовал. И меня направили его предположения проверить. У нас это называлось «сходить на подвиг». Мне пришлось идти в аккумуляторный отсек. С момента аварии туда не ступала нога человека. Это всё прямо под реактором. Руку поднял — пощупал основание.
Кубометр гремучего газа по силе взрыва равен килограмму тротила. Если б в аккумуляторном отсеке был гремучий газ, то его взрывная сила равнялась бы семидесяти килограммам тротила. Взрыв мог произойти от чего угодно, от любой искры, от упавшего на пол гаечного ключа, задетого ногой куска металла. Я зашёл в помещение, проверил спецприбором газового анализа. Мичман оказался прав — водород в помещении был, но до гремучего газа было ещё далеко.
В этот день, 23 июня, мне исполнилось 33. Когда я заходил в помещение аккумуляторного отсека, то подумал, что если газ в помещении всё-таки есть, то у меня на могильной плите в дате рождения и смерти будет стоять одно число — 23 июня. А что, красиво.
В наших пропусках на право въезда в закрытую зону стоял лаконичный штампик «Всюду». Мы могли ходить везде. Свои пропуска мы называли «пропусками в женскую баню»: если нам можно всюду, то почему для женской бани должны делать исключение?
В Чернобыле я пробыл чуть больше месяца. В конце этого срока у меня пошла кровь из носа, появилась тошнота, слабость, другие симптомы. Меня отправили домой. По журналам учёта подсчитали, что моя доза внешнего облучения составляет 78,6 бэра. В Чернобыле с 25 бэрами отправляли домой.
Думаю, в Калининграде я если не рекордсмен по уровню облучения, то один из рекордсменов. Другой вопрос — кому они нужны, такие рекорды?