— А с чего нам становиться друзьями? Если бы я сочла тебя мужчиной, то могла бы взять в любовники.
— В этом я тебе не помощник.
— Как пожелаешь, Маскалл! А теперь уходи и оставь меня в покое.
Она опустила голову на землю, но глаза не закрыла.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он.
— О, мы, жители Ифдоун, время от времени приходим сюда спать, потому что после ночи здесь для нас часто не наступает рассвет.
— С учетом того, что это столь ужасное место, а я здесь чужой, было бы весьма любезно с твоей стороны предупредить меня о возможных опасностях.
— Мне совершенно и абсолютно все равно, что с тобой станет, — ответила Оушейкс.
— Ты возвращаешься утром? — не сдавался Маскалл.
— Если захочу.
— Тогда мы пойдем вместе.
Она вновь приподнялась на локте.
— Вместо того чтобы строить планы за других, я бы на твоем месте сделала крайне важную вещь.
— Прошу, скажи какую.
— Сама не знаю почему, но скажу. Я бы попыталась превратить свои женские органы в мужские. Это страна мужчин.
— Выражайся яснее.
— Все и так ясно. Попытка пройти через Ифдоун без сорба равноценна самоубийству. И от твоего магна никакого проку.
— Вероятно, ты знаешь, о чем говоришь, Оушейкс. Но что ты мне посоветуешь?
Она небрежно показала на светящийся камень, что лежал на земле.
— Вот решение. Если на некоторое время приложишь этот друд к своим органам, возможно, они начнут меняться, а природа за ночь завершит начатое. Я ничего не обещаю.
И Оушейкс повернулась к Маскаллу спиной.
Он задумался на несколько минут, затем подошел к камню и взял его в руку. Это был голыш размером с куриное яйцо, источавший алое сияние, словно раскаленный докрасна, и отбрасывавший непрерывный дождь крохотных кровавых искр.
Наконец сочтя совет Оушейкс хорошим, Маскалл приложил друд сперва к своему магну, а затем к бреве и ощутил жжение — чувство исцеляющей боли.
Занялся рассвет второго дня Маскалла на Тормансе. Когда он проснулся, Бранчспелл уже стоял над горизонтом. Маскалл сразу понял, что за ночь его органы изменились. Мясистый бреве стал похожим на глаз сорбом; магн разбух и превратился в третью руку на груди. Эта рука мгновенно придала ему чувство большей физической безопасности, однако с сорбом нужно было экспериментировать, чтобы понять его назначение.
Лежа в лучах белого света, открывая и закрывая по очереди каждый из трех глаз, он обнаружил, что два нижних служили для понимания, верхний же — для воли. То есть нижними глазами он видел вещи четко, но без личного интереса; через сорб он ни один объект не воспринимал как самосущий — все виделось в свете значимости либо бесполезности для его собственных нужд.